Одна из теней задрала заднюю конечность и ловко почесала ею за ухом.— Как ты думаешь, столь уродливая особь может быть разумной?«О ком это они?» — вяло подумал Одиссей.— Не вижу препятствий.— Нет, но как же? У истинного разумного все должно быть прекрасно: и душа, и тело, и хвост, и морда. Или вот еще: в здоровом теле — здоровый дух, то есть если тело в порядке, то с интеллектом аналогично, а на нет и суда нет.— Из всех правил бывают исключения, и порой их так много, что они, в свою очередь, образуют новые правила, из которых существуют новые исключения… Да вот например ты, хвост есть, а…— Фи, как грубо и примитивно!— Зато — точно. Ничего, я сейчас его разбужу, и мы посмотрим…«Да это они обо мне!!!» — свирепо подумал Одиссей, а вслух не без злорадства объявил:— А я, уже давно не сплю!Тени на некоторое время застыли, а потом одна из них мрачно пробурчала:— Ну что, — убедился?— Это еще ничего не доказывает! Вон птица «Глазурик Субматрасский», не только говорит, но и читает, «Писучник Заборный», не только читает, но и пишет, а «Цензурник Консультативный» хотя и не пишет, и даже не читает, но зато как как вычеркивает! Так что же, их всех считать разумными? Не верю! Хвоста нет, — значит наличие разума проблематично.Одиссей, в конце концов, не выдержал и возмущенно фыркнул:— Отказывать в наличии разума априорно — позорная практика, которую надо искоренять беспощадно! Вот оторву тебе хвост, тогда и поговорим на равных.Тени испуганно шарахнулись в сторону, и одна из них, помельче, радостно заголосила:— Нет, ты только посмотри: он агрессивен!!!— Сам смотри, — мрачно пробурчала вторая.— Я же говорил, что он не разумен или его таки донимают блохи!— Как раз наоборот. Он, наверняка, разумен, ибо, только Разумный может отвечать агрессией на спорные логические построения.— Ты как всегда субъективен.— А ты, вообще, — шовинист от кинологии.— Ну вот, я же говорил, что ты злишься!— Я не злюсь!!! 9 — Эй?! — крикнул Одиссей раздраженно.— Чего тебе, блохастый? — живо откликнулся «шовинист».Одиссей стиснул зубы, но стерпел и спросил ровным, спокойным голосом:— Я ищу Разумного, с хвостом, но без волос?!— Слышишь?!! — почему-то обрадовался Шовинист. — Он ищет облезлого! Разве он разумен?— Кто? Облезлый?— Да нет, блохастый!— Как облезлый может быть блохастым, у него же шерсти нет?— Да нет же, облезлый тот, а блохастый — этот!— А кто же разумный, уж не ты ли?— А что же, ты думал — ты у нас один разумный?— А разве меня двое?— Да, нет конечно, такой как ты — у нас точно один.— А зачем нам два одинаковых?— ПОСТОЙТЕ!!! — заголосил Одиссей.— И все таки прав я! Он не разумен. Он даже плохо ориентируется: стою я или двигаюсь.— А может ты так стоишь, что это невозможно точно установить..— ВСЕ! — негромко сказал Одиссей, но таким голосом, что оба спорщика мгновенно умолкли. — Или вы мне сейчас четко и ясно отвечаете на поставленный вопрос или…Что «или…» Одиссей еще окончательно не решил, но догадывался, что это будет нечто неописуемо неудержимое и трансгалактически катастрофическое, как гравитационный коллапс, например, или желание почесаться.— Искать облезлого не разумно!— А мне, — сказал Одиссей, потом подумал и сурово добавил, — и даже очень!— Это иллюзия! Вот подтверди ему, что это иллюзия!!!— СТОП! — сказал Одиссей. — Сам ты, как я погляжу, иллюзия. А как Иллюзия может судить об иных Иллюзиях? — и тут же, довольный сам собой и ответил: — Только — иллюзорно! А значит…— Ничего это не значит… — поспешно выпалил «шовинист». — Ну что же ты молчишь? Подтверди ему!— А вот я закрою сейчас глаза, а потом открою… и вас не будет вообще! — обрадовано объявил Одиссей и тут же закрыл глаза…Когда он их открыл, его оппонентов действительно не было, зато прямо у входа в пещеру сидела птичка, размерами не уступающая молодому бегемоту, только в перьях и с крыльями. Птичка задумчиво глядела на Одиссея, по куриному наклонив голову набок.— Ты чего? — испуганно спросил Одиссей, подумав при этом, что собака это все таки — друг человека, а от такой… птицы, еще не известно чего можно ожидать.«Решит, что червяк и клюнет… доказывай потом, что ты не верблюд!»— Мне тут слетать надо, по делу! — хорошо поставленным баритоном объявила птица.— А я-то чем могу помочь? — осторожно спросил Одиссей.— Яйцо — постереги! А то эти… теоретики собачьи, решат, что раз хвоста нет, то значит, исторической ценности не представляет, и, как пить дать, — разгрохают!— Пожалуйста! Если это так необходимо — я с радостью!! — затараторил обрадованный Одиссей, понимая, что при таком развитии сюжета его никто никуда клевать не будет, по крайней мере сейчас.— Я мигом. А ты — валяй высиживай, чтобы не застыло!И пока Одиссей обескуражено осмысливал последнее предложение, птица взмыла в посветлевшее предрассветное небо, трепеща несоразмерно крохотными крылышками, компенсируя их величину, интенсивностью трепыхания.— Э-э-э!!! А как же… — неуверенно крикнул Одиссей, но птичка, вероятно, его уже не услышала. 10 — Вы уверены, что не совершаете ошибку, продолжая медлить?Голос в трубке был лишен малейших эмоциональных оттенков, кроме, пожалуй, налета этакой благородной интеллектуальной усталости, причем именно интеллектуально-аристократической, связанной с ответственной миссией ношения тяжкого бремени власти, а уж никак не плебейской — интеллектуально-плодоносящей и тем более не усталости физической, откровенно телесной, чуждой истинному аристократу духа, насквозь пропитанному самоосознанием собственной исключительности, — Допущенных к Рулю.— Я… — слабо попытался сформулировать свою мысль еще недавно столь лучезарный, а ныне несколько поблекший, глава ТГБ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27