- А может и не стеврюга, но тогда точно стервядь!
- Марк, а вы почему молчите? - с тайной надеждой спросила мадам
Хнюпец под дверью писателя-фантаста Марка Абрамовича Зомбишвилли.
- Ах, оставьте! - воскликнул Марк Абрамович Зомбишвилли. - Вы должны
сами понимать, что я не могу участвовать в этих ваших играх!
- А очень жаль, Марк, - вздохнула мадам Хнюпец, поневоле вспоминая
своего третьего мужа дизайнера и бизнесмена Арнольда Везувиевича
Христопопикова, яркой, но недолгой звездой промелькнувшего на скоротечном
небосклоне дамского счастья.
Дизайнер по вечерам вслух цитировал сонеты Шекспира, по утрам бегал
трусцой, не ел мяса и погорел в принципе на пустяке, трижды сбыв различным
оптовым клиентам одну и ту же партию шведских подгузников со свистком
которой, кстати, не существовало в природе, так как вся партия была
задержана на таможне и национализирована - свистки пошли на вооружение
национальной гвардии, а подгузники, по-видимому, до сих пор гниют на
заднем дворе таможни.
Когда за Арнольдом Везувиевичем пришли корректные очень спортивного
вида парни, то все жильцы коммунальной квартиры, где так недолго обитало
очередное счастье мадам Хнюпец, были наглядно убеждены в пользе спортивных
променадов, так как Арнольд Везувиевич в тот день выбежал как всегда еще
утром, обычной своей трусцой, но ко времени визита был уже далеко,
поскольку имел несомненную фору.
С тех пор следы его затерялись, хотя мадам Хнюпец в глубине
загадочной женской души, все еще надеялась, что Арнольд Везувиевич
Христопопиков бежит до сих пор и, судя по отдельным признакам, скоро
должен прибежать обратно, только с другой стороны. Если конечно при
кругосветном марафоне успешно преодолеет разногласия с таможнями других
стран и иных народов.
Мадам Хнюпец еще раз протяжно вздохнула и, отрешенно посмотрев на
рыбьи хвосты, сказала почти весело:
- Я все же думаю, что это... сом, только очень маленький, потому как
у него было тяжелое детство и он часто болел. Одним словом это маленький
такой... сомец.
- Мадам, я с вас удивляюсь! - с неподдельным восторгом сказал сосед
Кузякин, у которого, по-видимому, тоже было нелегкое детство, так как
когда сосед Кузякин одевал свою любимую кепку с пимпочкой, то ее козырек
приходился как раз на уровне национального достояния и предмета законной
гордости всей коммунальной квартиры - бюста девицы Эльвиры Кручик. Чем
несказанно раздражал при этом поэта О.Бабца, который хоть у девицы Кручик
мог лицезреть то же самое, но под другим ракурсом, а соседа Кузякина в то
же время исключительно одну пимпочку, и самое главное, совершенно
непонятно было куда в такие моменты зрит сосед Кузякин.
- Я восхищаюсь вами, мадам, - радостно повторил сосед Кузякин. - При
вашем интеллекте и только шесть раз замужем... Но все же, я думаю, вы не
правы.
- Марк, ну почему вы все время молчите?! - в отчаянии воскликнула
мадам Хнюпец.
- Целакант, - тихо из-за двери сказал Марк Абрамыч Зомбишвилли,
стараясь не отрываться от сладостно мучительного процесса ваяния образа
положительного героя - Виргилия Шерстобуева, который в ходе развития
сюжета безвозмездно передает свою отдельную трехкомнатную квартиру
бездомной старушке, а сам переселяется в шестиметровую комнату в квартире
с коммунальными услугами на пятьдесят восемь семей, где под влияние
дружного сплоченного коллектива становиться еще более положительным, но
погибает от руки коррумпированного работника исполкома, пытающегося
насильно переселить нашего героя в отдельную семикомнатную квартиру
улучшенной планировки в престижном районе из специального депутатского
фонда.
- Богохульник! - злобно проворчала бабка Дюдикова.
- Сдаетесь? - спросил неожиданно помрачневший сосед Кузякин.
- Ну... - глубокомысленно сказал поэт О.Бабец.
- Не ну, а вобла! - рявкнул сосед Кузякин, у которого очевидно от
долгого воздержания начался абстинентный синдром.
- Почему же вобла, милейший? - удивилась мадам Хнюпец.
- А я - так вижу! - отрезал сосед Кузякин и, пока все переваривали
этот "отрез", быстро открыл призовую бутылку пива и тут же ее выпил.
Бабка Дюдикова, первой почуявшая опасность, летучей мышью юркнула в
свою конуру и злобно забормотала в замочную скважину:
- Зенки залил с утра, вурдалак проклятый, теперь душа кровушки
требует..
Мадам Хнюпец тут же презрительно пожала плечами:
- Где они эти ваши вурдалаки - фу! на них!!! - и мадам дунула в пол
силы, но в сторону соседа Кузякина, отчего сосед Кузякин чуть было не упал
в тазик с рыбьими хвостами, но был вовремя поддержан под локоток
любвеобильным поэтом О.Бабцом.
- А пошли вы все! - выдираясь из цепких рук лирика-экстремиста в
сердцах сказал традиционную фразу сосед Кузякин и метко плюнул в замочную
скважину бабке Дюдиковой, но та уже успела отбежать вглубь комнаты и
затаиться.
Поэт О.Бабец тут же отпустил соседа Кузякина, и они оба тут же и
пошли. Причем сосед Кузякин как вошел в свою комнату, так сразу лег - на
пороге, а поэт О.Бабец сначала сочинил очередное бессмертное
четверостишие:
Ужель и я проснусь однажды
В предощущении греха
Я буду весь босой, вальяжный
А ты лишь в фартуке... ха! ха!
Но потом мысли поэта смешались и начали стремительно захлебываться в
струях душа, под которым в данную минуту уже стояла, наверняка, обнаженная
девица Эльвира Кручик, и поэт О.
1 2 3 4 5