Я ничего не сказал. В спальне было темно. Я прислушивался. Всхлипы стихли и по ровному спокойному дыханию я понял, что она уснула.Я осторожно встал и пошел опять в ванную. Моя рубашка висела на стене. Я взял ее и стал обнюхивать.Запах Салли и Энн еще не выветрился. Я почувствовал, как все мое тело напрягается.Я бросил рубашку и провел руками по лицу. Запах почти развеялся, но что-то смутное и терпкое от него осталось. Я вновь мысленно увидел Энн и Салли, наши переплетенные тела в сыром подвале гарлемского кабачка.Рядом в спальне спала Шеила. Я никогда не задавал себе вопроса, изменяю я ей или нет, когда удовлетворяю свое желание с девками у Ника, когда лезу под юбки проституткам в машине под самым носом их клиентов. Но сейчас я понял, что поступал плохо, непростительно, предавал ее духом, и вот мое тело оставалось бесчувственным к ее плоти.Я попытался успокоиться. Ладно, возможно, что переспать с двумя негритянками утомительнее, чем с белыми, и мне просто-напросто нужно передохнуть. Но мое напряженное тело говорило о другом, и образы, приходившие мне на ум, отнюдь не были похожи на синие умиротворяющие озера.Я залез в ванну и потянул цепочку душа. Опять ледяная вола, но на этот раз, чтобы успокоиться.Ведь я даже не смел воспользоваться моим состоянием, пойти разбудить Шейлу и развеять ее подозрения.Мне было страшно. Я боялся, что сейчас сравнение окажется не в ее пользу. Я вышел из ванны сломанным больше морально, чем физически. Все мое тело ныло.Я опять залез в постель. Я лежал в темноте, чем-то травмированный. Я боялся слишком хорошо понять чем. В конце концов сон овладел мной. VIII Я спал беспокойно, мучимый кошмарами, и, несмотря на усталость, проснулся гораздо раньше Шейлы, потому что смутно чувствовал, что мне надо обязательно уйти прежде, чем она станет задавать новые вопросы, прежде, чем давешний разговор не примет плохой оборот. Малыш спал в соседней комнате и надо было поторапливаться, потому что его сон не сопротивлялся уличному шуму, поднимавшемуся около семи часов утра.Я наскоро побрился, сменил исподнее и бросил и лакированный сундук вчерашнее белье. Я надел легкий костюм и вышел. Позавтракал я в кафе. Торопиться было некуда. Надо было как-то убить целый день, прежде чем заступить на работу у Ника.Я вошел в телефонную будку и позвонил Шейле.— Алло?Голос ее был встревоженным.— Алло, это Дан, — сказал я. — Доброе утро.— Ты не завтракал?— Мне надо было выйти, — объяснил я. — По тому делу, о котором я говорил тебе вчера вечером.Она не ответила, и я покрылся холодным потом, испугавшись, что она сейчас повесит трубку.— Ах да! — сказала она наконец. — Припоминаю.Она произнесла это ледяным тоном.— Я не вернусь, — сказал я. — Пойду прямо Нику. Много кого надо повидать нынче утром.Тут она повесила трубку. Ну, ладно. Я тоже повесил трубку и вышел из будки.Не так-то просто убить время до пяти часов вечера.Можно погулять, сходить в кино.Поискать квартиру.При этой мысли я усмехнулся. Но не очень-то весело. Еще одно смешное напоминание, словно покалывание живой раны, но такой пустяковой, что стыдно придавать ей значение.Я пытался не думать о том, что так сильно меня мучило. Настолько сильно, что мне, словно человеку, пережившему настоящую катастрофу, удалось отдалиться от этих мыслей, прогнать их, как будто мне почти все равно.Вначале я боялся Ричарда. Я рисковал все потереть: мое положение, жену, сына — всю мою жизнь. Я провел несколько дней в страхе и попытался сделать все, что мог. А потом я решил бросить ему вызов, встретить брата лицом к лицу.Вот и встретил. Только, как назло, он был не один. Вместе с ним я встретился и с самой сокровенной глубиной своей души. Да, теперь я боялся себя самого. Опасность исходила из моего собственного тела, восставшего против своего хозяина, движимого инстинктом, который я отказывался признать.Пускай Ричард выдаст меня, и я потеряю свое положение, жену, сына. Пускай. Но если я останусь самим собой, есть шанс все вернуть обратно.Но если плоть моя предаст меня, то не останется ничего.Я обернулся на какую-то девку, слишком хорошо одетую для этого квартала, да тем более в столь ранний час. Светило солнце. Я еще жил. Я подумал о Шеиле.Я еще жил, но стал импотентом.Я вошел в какой-то бар. Бармен был в одной рубашке, опоясанный белым передником. Он вытирал стойку замызганной тряпкой. По кафельному полу были разбросаны опилки.— Виски! — сказал я. Он молча обслужил меня.— Чудный денек, — сказал я, — Чего там новенького про матч?— Ничего особенного не слышал, — сказал он. — Знаю лишь то, что и все.— С Бобом Уитни никакого риска.— Он их всех уделает, — сказал бармен. Не больно-то он болтлив.— Чем бы таким в этом городе заняться в восемь часов утра? — спросил я.— Ничем, — ответил бармен. — Разве что пойти работать.— Мне до пяти нечего делать, — сказал я и залпом опрокинул стакан.Да, нелады у меня со спиртным.Лестница за стойкой вела на второй этаж. Оттуда доносилась возня половых щеток, веников и ведер. Уборка. Я поднял взгляд и увидел черно-белый ситцевый халат толстой негритянки, стоящей на последней ступеньке. Ее необъятный зад ритмично колыхался.— Еше виски, — сказал я бармену. Чем заняться в восемь утра? Я увидел музыкальный ящик.— Что там за музыка? — спросил я.— Не знаю.Он меня так обескуражил, что я решил дальше не иастаивать.— Сколько с меня?— Доллар, — сказал он.Я расплатился и вышел. Дошагал до ближайшей станции метро, купил газету и стал ждать поезда. Набито было до отказа. Но так я себя чувствовал менее одиноким. И все куда-то ехали. Все что-то собой представляли. А я ехал никуда, я был на границе двух рас, и обе они были готовы оттолкнуть меня, В газете читать было нечего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26