от берега, в самой середине гавани Рождества.Радость почтенного Аткинса излилась в приветственной речи, сопровождаемой бурными жестами. Капитан «Халбрейн» вел себя более сдержанно. Лет сорока пяти, краснолицый, такой же коренастый, как и его шхуна, с крупной головой, седеющими волосами, пылающими черными глазами, скрытыми густыми ресницами, загорелый, с поджатыми губами и превосходными зубами, украшающими мощные челюсти, с короткой рыжеватой бородой, сильными руками и твердой поступью — таким предстал передо мной капитан Лен Гай. Он казался не то что суровым, а скорее бесстрастным — человеком, не выдающим своих чувств. Именно таким он и был, по описанию более знающего субъекта, нежели славный Аткинс, как последний ни изображал из себя лучшего друга капитана. По-видимому, никто не мог бы похвастаться тесной дружбой с этим замкнутым моряком.Субъект, которого я упомянул, был боцман с «Халбрейн» по фамилии Харлигерли, уроженец острова Уайт сорока четырех лет от роду, среднего роста, кривоногий плотный силач с шарообразной головой на бычьей шее и с такой широкой грудью, что в ней вполне поместились бы сразу две пары легких, — кстати, иногда мне казалось, что их там действительно больше, чем положено, настолько шумно сопел этот неутомимый говорун, насмешливо кося глазом и беспрерывно смеясь, отчего под его глазами собирались морщинки, а скулы находились в постоянном движении. Отметим также наличие серьги — одной! — которая болталась в мочке его левого уха. Что за контраст с командиром шхуны! И как только удавалось настолько разным людям ладить друг с другом! И все же они прекрасно ладили, причем уже пятнадцать лет, ибо именно столько времени они проплавали вместе — сперва на бриге Бриг — двухмачтовое парусное судно с прямым парусным оснащением на обеих мачтах.

«Пауэр», потом на шхуне «Халбрейн», на борт которой взошли за шесть лет до начала этой истории.Еще не успев оглядеться на берегу, Харлигерли уже узнал от Фенимора Аткинса, что их кораблю предстоит взять на борт меня, если не будет возражать капитан Лен Гай. Вот почему в тот же день боцман подошел ко мне, даже не удосужившись представиться. Он уже знал мое имя и обратился ко мне с такими словами:— Приветствую вас, мистер Джорлинг!— И я приветствую вас, дружище! — откликнулся я. — Что вам угодно?— Предложить вам свои услуги.— Свои услуги? Это с какой же стати?— А с той, что вы намерены подняться на борт «Халбрейн».— Кто вы?— Боцман Харлигерли, каковым и числюсь в поименном списке экипажа, а также верный спутник капитана Лена Гая, к которому он охотно прислушивается, хоть и заслужил репутацию человека, не желающего слушать никого не свете.Я решил, что будет разумным и впрямь прибегнуть к услугам этого человека, раз он спешит их мне предложить, тем более что он определенно не сомневался в степени своего влияния на капитана Лена Гая. Поэтому я ответил ему:— Что ж, дружище, давайте поболтаем, если долг не требует от вас в данный момент присутствия на судне…— У меня впереди еще два часа, мистер Джорлинг. Впрочем, сегодня у нас не много работенки. Да и завтра… Один товар разгрузить, другой загрузить.. Все это — попросту отдых для экипажа. Так что, коли вы свободны, как и я…И с этими словами он увлек меня в глубину порта, явно неплохо ориентируясь в этих местах.— Разве нельзя поболтать здесь? — удивился я, пытаясь его удержать.— К чему разговаривать стоя, мистер Джорлинг, да еще с пересохшим горлом, если можно забраться в уголок в «Зеленом баклане» и, сидя перед чайными чашками, доверху наполненными виски…— Я не пью, боцман.— Что ж, тогда я выпью за нас двоих. Но не подумайте, будто имеете дело с пьяницей! Нет! Не больше, чем нужно, но и не меньше!Я последовал за моряком, которому портовые кабачки были знакомы не меньше, чем океанские волны. Пока почтенный Аткинс оставался на шхуне, выторговывая за свои товары выгодную цену, мы уселись в просторном помещении его таверны. Первыми моими словами, обращенными к боцману, были:— Я рассчитывал, что Аткинс сведет меня с капитаном Леном Гаем, поскольку их, если я не ошибаюсь, связывает дружба…— Подумаешь! — бросил Харлигерли. — Конечно, Фенимор Аткинс — славный малый, капитан его уважает. Но со мной он не сравнится! Так что предоставьте это дело мне, мистер Джорлинг!— Такое ли уж это сложное дело, боцман? Разве на «Халбрейн» не найдется свободной каюты? Мне подойдет любая, даже самая тесная. Я готов заплатить…— Отлично, мистер Джорлинг! Есть такая каюта, по соседству с рубкой, которая до сих пор пустовала, и коли вы согласны вывернуть карманы… Но вообще-то — только это между нами — потребуется больше хитрости, чем это кажется вам и моему старому приятелю Аткинсу, чтобы уговорить капитана Лена Гая взять к себе на борт пассажира. Здесь понадобится вся изворотливость, на которую только способен тот, кто выпьет сейчас за ваше здоровье, сожалея, что вы не составили ему компанию.И Харлигерли сопроводил свое восклицание выразительным подмигиванием левым глазом при зажмуренном правом. Завершение этой цветистой фразы утонуло в виски, превосходные свойства которого боцман не преминул похвалить, что неудивительно, раз единственным источником для пополнения погребов «Зеленого баклана» был камбуз все той же «Халбрейн».Затем хитрюга боцман вытащил из кармана короткую черную трубку, щедро набил ее и, крепко зажав коренными зубами, окутался густым дымом, подобно пароходу на полном ходу, так что его лицо совершенно исчезло в сером облаке.— Мистер Харлигерли! — позвал я его.— Мистер Джорлинг?..— Почему вашему капитану может не понравиться идея взять меня на шхуну?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17