Вынув руки из карманов, изогнувшись, держа тело колеблющимся пламенем свечки, Лорка поднимается по ступеням в ресторан. Он небрежно кивает швейцару, проходит в зал и останавливается в дверях, опершись на косяк. Пристальным, несмущающимся взглядом Лорка окидывает публику – рано загулявшие компании девушек, одиноко сидящих за столиками; глаза у него опять пустые. Но вот Лорка замечает знакомых, улыбнувшись уголками губ, вихляя, идет меж столиками. «Привет, синьоры!» – здоровается он с приятелями. «Привет мордашкам!» – кланяется он девушкам в раздутых юбках. И нет уже крана, кирпичной коробки дома на желтой земле. Нет того Лорки, что умеет по невидимой ниточке класть кирпичи, ласковые шершавой тяжестью.
А фамилия Лорки – Пшеницын! Полазив по закоулкам памяти, Егор Ильич вынимает на свет божий несколько человек с фамилией Пшеницын, расставив их по годам и яркости воспоминаний, представляет лица, фигуры.
Первый из Пшеницыных носил красноармейский шлем и командовал вторым взводом; раненный в руку, он неистово матерился, поминая бога и всех его святых. Командовавший тогда ротой Егор Ильич свирепо закричал: «Не лаяться!» – «Как так не лаяться! – удивился первый из Пшеницыных. – Ведь не в левую же ранили, а в правую… Вот ежели бы в левую!» Тогда Егор Ильич приказал: «Возьми наган в левую, продолжай действовать!» Первый из Пшеницыных выполнил приказание, ушел со взводом в атаку. Они тогда выиграли бой, а через несколько дней Егор Ильич случайно услышал, как первый из Пшеницыных разносил в пух и прах красноармейцев: «Не лаяться! Моги лаяться только тогда, когда совсем раненный… Когда убитый – вот тогда лайся!»
Второй из Пшеницыных командовал Егором Ильичом – был лысый, тихий, очкастый; между боями он читал Маркса и изучал немецкий язык. Он говорил: «Чего нам не хватает, Егор, так это времени… Слыхал я, что один чудик, из испанцев, кажись, написал тысячу двести пьес. Ты, Егор, время не бережешь! Вчерась, гляжу, дела нет, а ты под кустиком полеживаешь… А ну-ка, встань по всей форме и отвечай, как командиру, почему не бережешь время!» Умер он так же тихо и незаметно, как жил и командовал. В тяжелом бою первым бросился из окопа, закричал: «Даешь мировую революцию!» Когда бой утих, второй из Пшеницыных лежал на спине и смотрел в небо – маленький, очкастый, лысый. «Береги время, Егор…» – сказал он и показал пальцем в ту сторону, где была его командирская землянка. Через пять минут Пшеницын умер… Егор Ильич пошел в землянку и забрал три книги – «Анти-Дюринг», «Капитал» и «Казаки» Льва Толстого.
Третий из Пшеницыных был не то придурковат, не то очень умен – беловолосый, конопатый, с вечно открытым ртом. Говорил по-деревенски «чаво» и «ась», но вдруг удивлял крутой фразой: «Вы, Егор Ильич, воюете в Испании, а в истории страны – ни в зуб ногой. Лопе де Вега – фамилия драматурга, который написал тысячу двести пьес». Третий из Пшеницыных в памяти Егора Ильича всегда вызывает многострунное, многоголосое звучание песни:
Он пел, озирая родные края:
«Гренада, Гренада, Гренада моя…»
Погиб третий Пшеницын не в Испании, а на родной стороне.
Четвертый Пшеницын… Тут Егор Ильич остановился. Хватит Пшеницыных… Четвертый Пшеницын есть тот самый Лорка, что шагает позади. Руки у Лорки сунуты в карманы спецовки, глаза презрительно прищурены, нос задран. Он уже не улыбается, этот Лорка Пшеницын, так как до стройки остается с десяток шагов.
– Як прорабу Власову не пойду! – сердито говорит он. – Сами идите к этому прорабу… Сидит камнем у телефона и принципиально морщит нос. Я здесь побуду.
Восемь часов тридцать пять минут
Когда на стройке нет раствора, прораб Власов не выходит встречать Егора Ильича – он сидит в прорабской и зло глядит на телефон. Вот когда есть раствор… Тогда прораб Власов издалека замечает Егора Ильича, выбежав из комнатенки, идет навстречу – веселый, разговорчивый и высокий ростом. Когда же нет раствора, Власов презирает весь мир, глядит на людей исподлобья и молчит с утра до вечера. Он вообще очень занимательный человек, этот прораб Власов!
Работает Власов в городе месяцев пять, он недавно закончил институт. А когда Егор Ильич впервой пришел к нему на стройку, тот принял его в штыки. Для начала прораб Власов попросил предъявить документ и, когда Егор Ильич объяснил, что не носит с собой пенсионную книжку, потребовал показать паспорт. Паспорта у Егора Ильича тоже не оказалось, и он обратился за помощью к двум пожилым рабочим – дескать, установите мою личность, подтвердите этому самому прорабу Власову, что я, Егор Ильич Сузун, есть не кто иной, как… Рабочие подтвердили: тихонько сказали прорабу, кто такой Егор Ильич, но Власов и ухом не повел.
– Ну и что? – насмешливо сказал прораб Власов. – Часов в одиннадцать дня в скверах города присесть негде – на всех скамейках сидят пенсионеры и пишут статьи в газеты. Что надо этому пенсионеру на стройке жилого дома? Сидел бы себе в сквере!
Тогда Егор Ильич взял прораба Власова за пуговицу и объяснил ему сложившуюся ситуацию. Терпеливо, как малому ребенку, Егор Ильич напомнил прорабу о том, что он, прораб Власов, и он, Егор Ильич, всего пять дней назад сидели рядом на заседании бюро горкома партии, где говорилось, что строительный объект, которым руководит прораб Власов, отстает.
– Ты помнишь меня, прораб Власов? – спросил Егор Ильич. – Как сидели на бюро горкома и как стройку называли…
– Ничего не помню! – бесцеремонно перебил его прораб. – А вас впервые вижу.
Вот тут-то Егор Ильич вдруг понял все. Прораб Власов, конечно, сразу узнал его, не забыл и бюро, но признаваться в этом не хотел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30