На объекте восемнадцать нет раствора. И от мужа уходит жена. Ей, жене, надоело ждать, когда муж получит квартиру, и она уходит к более пробойному и ловкому человеку, у которого уже есть квартира. На объекте восемнадцать нет раствора. И молоденькая актриса льет слезы – ей негде жить и репетировать свою новую роль… На объекте восемнадцать нет раствора. И бежит из города молодой специалист…
Очень много событий может последовать вслед за тем фактом, что на объекте восемнадцать нет раствора. Думая об этом, Егор Ильич усмехается про себя – как ловко все друг за друга цепляется! Раствор за Лорку, Лорка за раствор, Егор Ильич за Лорку. Диалектика – так и этак, этак и так… «Вот я какой, марксистски подкованный!» – весело думает Егор Ильич и протягивает руку к телефону.
– Никаких звонков! – предупреждает прораб Власов, загораживая телефон так страстно, как мать любимое дитя. – Не позволю.
– Нет, позволишь! – говорит Егор Ильич и жестко прищуривается. – Видишь ли, прораб Власов, у тебя есть время ждать – тебе двадцать три. А мне шестьдесят восемь – у меня нет времени.
– Не позволю!
Но Егор Ильич уже снимает руку прораба с телефона, глядя прямо ему в лицо, поднимает трубку. Однако номер он набирает не сразу: прежде чем набрать номер телефона директора комбината подсобных предприятий Афонина, Егору Ильичу надо морально подготовиться к разговору с ним.
Это не просто – разговаривать по телефону с директором комбината Афониным! Для этого следует вытравить из себя на несколько минут все хорошее и честное, забыть, что на земле есть солнце, голубое небо, зеленая трава, ревнивый и милый прораб Власов, умелые руки Лорки Пшеницына и ветка цветущей черемухи возле маленького домика на окраине города. Когда разговариваешь с директором Афониным, нужно думать о том, что жизнь плоха, в ней еще много подлецов, пролаз и жуликов, вместо солнца висят грязные тучи, а вместо зеленой травы – сухая, черствая земля.
– Пусти-ка меня на твое место, прораб Власов! – просит Егор Ильич. Он занимает место прораба, откидывается на спинку стула, вытягивает ноги и делает такое лицо, словно проглотил горькую пилюлю. Глаза у него становятся пустыми. Набрав номер и услышав голос Афонина, Егор Ильич густо кашляет.
– Афонин слушает! – громко произносит трубка.
– Здравствуй, здравствуй, Афонин! – чужим голосом говорит Егор Ильич. – Сузун на проводе! Сузун, говорю, на проводе…
После этого Егор Ильич, усмехнувшись, кладет трубку на стол, хотя в ней бьется и тревожится голос Афонина. Егор Ильич это делает для того, чтобы помучить Афонина, наполнить его заячье сердце страхом, а глаза сделать тревожными. Пусть посидит с трубкой в руках, пусть обольется потом. Когда проходит достаточно времени, Егор Ильич снова берет трубку.
– Что ты говоришь, Афонин? – строго спрашивает он. – Ах, здороваешься… Я тут отвлекся немного… Значит, здороваешься, говоришь? А? Ну ладно, Афонин. Чего у тебя новенького? Детишки как? Жена? Что? Жена, говоришь, гриппует!.. Это что же получается, Афонин, – на дворе июль, купальный сезон, а она гриппует! Как же это так получается, Афонин? Проморгал?.. Проморгал, говорю, Афонин, если жена среди лета гриппует… А дети, значит, здоровы? Ну ладно, ладно! Ты погодь-ка еще немного, Афонин…
Егор Ильич опять кладет трубку на стол. Это он делает не только потому, что надо доконать Афонина, а и потому, что Егору Ильичу следует передохнуть. Он сам противен себе, когда разговаривает с Афониным, – ему противен собственный голос, интонации. Но делать нечего – с Афониным только так и надо разговаривать.
С Афониным надо разговаривать так, как, бывало, говорили некоторые руководители с подчиненными десять лет тому назад. Тогда, десять лет назад, среди некоторых руководителей было принято именно так и именно таким тоном разговаривать с подчиненными.
– Так вот что, Афонин! – через несколько минут продолжает Егор Ильич. – Передавай привет жене… Пускай выздоравливает… Надо же за тобой кому-то ухаживать. Ты человек нужный… А теперь вот что, Афонин! Ты в партии давно? С какого года, спрашиваю, в партии! С пятидесятого. Так! Хорошо. Недолго же ты, Афонин, в партийных походил… Что? Да вот думаю, как у тебя партийный билет отнимать будем… Хе-хе, Афонин! Ты что думаешь, причин не найдем! Ты забыл, Афонин, что стране нужны новые дома, что партия нас нацеливает на развертывание жилищного строительства. Ты что, Афонин, с линией партии не согласен?.. Ага! Ладно! Машина, говоришь, сейчас выйдет! С раствором… Ну ладно, погодь еще у трубки.
Егор Ильич в третий раз кладет трубку на стол, а сам опасливо смотрит на прораба Власова. Так и есть – Власов морщится от гадливости, и щеки у прораба пылают, словно ему дали пощечину, глаза совсем больные. Эх, как он еще молод, этот прораб Власов, какой он еще чистюля! Не понимает прораб, что с такими, как Афонин, надо бороться их же оружием, бить их по головам тем, чем больно. Неужели не понимает прораб Власов, что Афонин сейчас медленно седеет? Держит в руках телефонную трубку и медленно седеет.
– Эй-эй, прораб Власов! – предостерегающе произносит Егор Ильич. – И слушать ничего не хочу… Через полчаса будет раствор!
После этого Егор Ильич в последний раз поднимает трубку:
– Ну ладно, Афонин! Пока отдохни… Отдохни пока…
Повесив трубку на рычаг, Егор Ильич достает из кармана платок, вытирает пальцы и брезгливо поеживается. Он чувствует себя так, словно вымылся нечистой болотной водой. Ах, как пакостно у него на душе! Прораб Власов и не предполагает, что делается в душе у Егора Ильича после разговора с Афониным. Что видел в жизни этот прораб Власов за свои двадцать три года?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30