ибо во многой мудрости много печали… Разве на самом деле это так? Вы правда так думаете?..
- Э…- замялся я.- Но ведь это, в общем… фраза известная, расхожая, так сказать… из классики.
Томбу помолчал. Спросить откуда не позволяло его положение. Про Экклезиаста я, по понятным причинам, акцентировать не стал. Склонность к цитированию Священного писания не могла быть поощрена органом ЦК комсомола, хотя бы и Эстонии.
- Ну, - мягко улыбнулся Томбу, - мы ведь с вами понимаем, что в общем это же не так?.. Давайте лучше напишем: «Ибо во многой мудрости много пищи для размышлений». Согласны? Вот, - добрым голосом заключил он.
Драли с тех пор меня многочисленные редакторы, как с сидоровой козы семь шкур, но и поныне пикантнейшим из воспоминаний остается первое сотрудничество с эстонской прессой: как редактор «Молодежки» отредактировал царя Соломона.
Да. Оптимизм - наш долг, сказал государственный канцлер.
Через месяц, поставив руку, я строчил, как швея-мотористка. В работе газетной и серьезной плуг ставится на разную глубину. Наука это нехитрая: как оперному певцу научиться снимать голос с диафрагмы, чтоб тихонько подвывать шлягер в микрофон. По мере практики голос, без микрофона, начинает «срываться с опоры», «качаться» - и оперному певцу хана. Писание на Бога и на газету - при формальном родстве профессии принципиально разные, смешивание их дает питательную среду для графомании и алкоголизма.
Однако в штат меня ставить не торопились. Говорили комплименты, с ходу печатали все материалы, исправно выдавали гонорар, а вот насчет штата Томбу уклончиво успокаивал, просил обождать недельку. Шли месяцы.
Много лет спустя я узнал, что добрый и честный Томбу раз в неделю ходил в ЦК и устраивал тихий эстонский скандал.
- Человек специально приехал из Ленинграда, - разъяснял он. - Журналист высокой квалификации. Была предварительная договоренность. Я сам его пригласил на место. Обещал. Место пустует. Брать некого.
- Что значит некого. Почему же вы не готовите кадры.
- У нас не журфак и не курсы повышения квалификации. У нас республиканская газета. Вас волнует уровень вашей газеты?
- Нас волнует истинное лицо сотрудников нашей газеты. Просто так из Ленинграда не уезжают, знаете. Чего он уехал?
- Полмиллиона русских приехали сюда из России,- кротко отвечал Томбу. - Вы хотите поднять вопрос, почему они уехали из России?
- Он нерусский,- сдержанно напоминали в ЦК.- У нас в русских газетах и так работает половина евреев.
- Так что мне теперь, в газовую камеру его отправить? - не выдерживал Томбу.
- Не надо шутить. А если он возьмет и уедет в Израиль?
- Если бы он хотел поехать в Израиль, то почему он поехал в Эстонию? Перепутал билетную кассу?
- Вы можете ручаться, что он не уедет?
- Да, - говорил Томбу. - Я ручаюсь.
- Толку с вашего ручательства. А историю с Довлатовым вы помните? -» приводили решающий аргумент в ЦК. - Тоже ручались: прекрасный журналист, все в порядке, надо взять, - а чем это кончилось?.. Нам второй раз такой истории не надо.
- При чем здесь Довлатов? - не соглашался Томбу.
- Как при чем? Тоже: писатель, талантливый, из Ленинграда… а потом - скандал, КГБ, рукописи, и эмигрировал в Америку!
- Он его вообще не знал! - отмежевал меня Томбу от бывшего замаскированного врага.
- Одного поля ягоды, - реагировали в ЦК. - Точно тот же вариант. А не знать его он не мог - вы посмотрите, ведь все совпадает, как у близнецов. А он продолжает настаивать, что не знает. Значит, скрывает. Значит, есть что скрывать. Вы понимаете?
Эта майская песня кончилась в сентябре: меня взяли временно на место, как водится, ушедшей в декрет машинистки. Она уже родила, и теперь по утрам тошнило меня. Бессмысленность работы убивала. Какая «вторая древнейшая»! по сравнению с советским газетчиком проститутка вольна, как Ариэль, и богата, как министр Госкомимущества. Я понял, что такое фашизм: это когда добровольно и за маленькую зарплату пишешь обратное тому, что хочешь. В пыточные камеры мне был определен отдел пропаганды. Над столом я прилепил репродукцию картины Репина «Арест пропагандиста». Глядя на живопись, я поступал в жандармы, крутил руки за спину завотделом пропаганды Марику Левину и, тыча ножнами шашки под ребра, гнал его в сибирскую каторгу. Я стал нервным.
- А вот Серега Довлатов, он запивал иногда, что ты, - поведывали коллеги. - Потом однажды похмелялся, садился с утра, и т-такое выдавал - пачками! Для газеты одно, для себя другое.
Мое для себя другое тем временем тащилось сквозь издательские шестерни. Мельница Господа Бога мелет медленно, успокаивал редактор. История повторялась, как кинодубль с другим составом статистов. Закулисная механика от меня скрывалась.
Умный главный редактор издательства ознакомился с рукописью сам и пошел в ЦК. Пуганая ворона хочет выжечь кусты из огнемета. Или старается договориться с ними лично.
- А почему он уехал из Ленинграда? - спросили его.
- А почему не спросить об этом четверть миллиона русских, которые приехали в Таллинн из России? - спросил Аксель Тамм.
- Это хорошая книга?
- Я бы пришел из-за плохой книги?
- Так почему ее не издали в Ленинграде?
- Я не заведую Лениздатом. Я работаю в «Ээсти Раамат». Кто-то мной недоволен?
- У него были там неприятности? Трения, инциденты?
- Что вы имеете в виду?
- Перестаньте. Вы понимаете, что мы имеем в виду.
- Ничего не было.
- Откуда вы знаете? Вы проверяли?
$ - Нет. Если бы что-то было, я бы знал.
- Это еще надо проверить.
- Проверяйте.
- А почему он приехал именно к нам? Он эстонец?
- Нет, он не эстонец.
- А кто?
- Еврей.
- Так почему он не поехал издаваться куда-нибудь в свою Россию, в Сибирь, в Томск, в Омск?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29