– Именно так, – подтверждаю, протягивая ему дрожащий в стерильном кондиционированном воздухе трепетный огонек зажигалки.
Он прикуривает.
– Да, – говорю, – и шлюшку свою отошли куда-нибудь. При ней я ничего говорить не буду, извини, – брезгливо…
– Глебчик!!! – возмущается дуреха. – Что этот молокосос себе тут позволяет!
Али морщится. Я – фыркаю. Ага.
«Глебчик». Аххуеть…
Али делает, одну за другой, пару крепких, глубоких затяжек, снова морщится.
– А ну-ка, – говорит, – брысь отсюда, шалашовка. Вон там, у стойки пока подождешь. Хотя, нет…
И – поворачивается ко мне.
– Тема, – спрашивает, – я так понимаю, серьезная? Надолго?
Я киваю.
Он лезет в карман за бумажником, достает оттуда не слишком толстую пачку стодолларовых бумажек, отсчитывает три тысячи.
– Значит так, – говорит, – забираешь деньги и валишь. Это твое выходное пособие по временной безработице. И чтоб больше я тебя никогда не видел. Надоела. Шмотки твои тебе завтра днем мой водитель завезет, ты его телефон знаешь, с ним и договаривайся. А про меня – просто забудь, меня в твоей жизни не было, понимаешь?
Я опять киваю, на этот раз одобрительно.
По фарфоровому личику текут нарисованные тушью слезки.
– Как? – спрашивает дрожащими губами. – Все?! Совсем?!
– Я что, – удивляется Али, – когда-нибудь у тебя на глазах шутил чем-то подобным?! Бери деньги и исчезай, мне некогда.
И опять поворачивается ко мне, больше не обращая на нее никакого внимания.
– Ну, – говорит, – теперь давай рассказывай…
Моделька тем временем размазывая тушь по лицу одной рукой, другой комкает баксы в неприятный серо-зеленый комок.
На секунду мне становится страшно, что она сейчас запустит этим самым комком прямо ему в рожу.
Нет.
Засовывает деньги в сумочку и удаляется, всей своей изящной игрушечной спиной изображая прямо-таки глубочайшую безвинную оскорбленность и мегавеликую вселенскую скорбь.
Все правильно.
Если б она была способна швырнуть ему эти три штуки в рожу, он бы с ней так и не разговаривал…
Я достаю из лежащей на столе пачки сигарету, прикуриваю.
– Беда, – говорю, – Али. Инга сегодня в челлендже столб обняла…
Он молчит.
Только даже в полумраке бара видно, как белеют костяшки на сжатых в кулаки пальцах.
Я глубоко затягиваюсь неожиданно горьким дымом.
– Сама жива, – киваю в ответ на его невысказанный вопрос, – и вроде как даже не сильно помялась. Мы по телефону с ней не так давно говорили, держится нормально, никаких соплей, – ничего кроме уважения. Мажор, кстати, уже там, на Девятьсот пятого, даже акцию против мусарни задвинул, рванул впереди собственного визга ситуацию контролировать. Говорит, что и вправду вроде в порядке девка. А вот один из штурманов – всмятку, прямо на месте. Второго как раз сейчас спасатели из этой банки консервной вырезают. Вроде живой, хоть и переломанный…
Али тушит окурок и тут же закуривает следующую сигарету.
Мне показалось или в его глазах все-таки мелькнуло на секунду реальное облегчение в тот момент, когда я сказал, что с ней самой все в порядке?
Скорее всего – не показалось.
Значит…
…Да нет, обрываю себя на полумысли.
Ничего это еще не значит…
Глеб хмурится.
– Ты погибшего знал? – спрашивает.
Я коротко киваю.
– Хороший, – говорю, – был парень…
Глеб снова морщится.
– Ладно, – вздыхает, – поминать не будем. И переживать уход хорошего парня тоже пока что не стоит. Потом. В свое время. В конце концов он, как и мы все, знал, на что шел, когда в машину садился. А пока скажи мне, насколько это серьезно с точки зрения Ингиной посадки? Я, честно говоря, в этой области уголовного права не шибко силен. А ты вроде бы как сам гонялся…
Я хмыкаю.
– Серьезней, – говорю, – не бывает. Лет пять, как минимум. Причем, самой что ни на есть натуральной зоны, а не какого-нибудь там дешевого поселения. Это ж гонка. Стрит-рейсинг. Полный нелегал, с гарантией. Она ж там наверняка нарушила все, что только можно. И что нельзя, – тоже нарушила…
Он кивает.
– Я, – говорит, – так и думал.
И машет рукой официанту, жестами показывая, что ему нужен счет.
И срочно.
А сам лезет во внутренний карман, достает оттуда конверт, разглядывает содержимое.
– Так, – кивает, – я в сортир. Надо мозги на место поставить. Ты как, Дэн, участвуешь?
Я отрицательно мотаю головой.
– Нет, – отвечаю, – пока, думаю, не стоит. Там на месте ментов полно, а я за рулем.
Он опять кивает, встает, скидывает пиджак и галстук.
– Заодно, – поясняет, – умоюсь как следует холодной водичкой. Явно не помешает…
Я только усмехаюсь в ответ.
А что тут говорить?
Я согласен.
Может быть, думаю, еще и не все потеряно…
…Пока он забивает себе в сортире ноздри порошком, я залпом выпиваю кофе из чьей-то стоящей на столе давно остывшей чашки и закуриваю очередную сигарету…
Али возвращается из сортира одновременно с несущим счет официантом.
Если б я еще пять минут назад не видел его бухим фактически в полное говно, – никогда бы не подумал, что человек серьезно подвисает под алкоголем.
Только глаза красные.
Даже мокрые волосы весьма себе аккуратно причесаны.
Сколько ж порошка он в себя сейчас вбил?
Глеб, не глядя в счет, кидает официанту кредитку, закуривает очередную сигарету, поправляет мокрые волосы.
– Я еще блеванул там, – говорит, – для верности. Не хотелось, конечно, но иногда надо себя заставлять. Два пальца в рот, и все дела. А потом еще пару дорог въебал, почти по полграмма каждая. Так что часа два-три верняк продержусь. Сейчас этот черт чек принесет, подпишусь —и поехали. Сам за рулем?
Я киваю.
– Это хорошо, – говорит, – а то я своего водителя до двух ночи отпустил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10