– Гиммлер, Гейдрих, Небе – все они уехали на эсэсовский Суд Чести в Вевельсбург.
– А где находится этот чертов Вевельсбург? – спросил Беккер.
– Совсем недалеко от Падерборна, – сказал Корш.
– Я собираюсь последовать за ними. Посмотреть, не удастся ли мне разоблачить Вайстора и его грязные делишки в присутствии Гиммлера. На эту прогулку я возьму с собой Ланге в качестве свидетеля.
Корш встал и подошел к двери.
– Хорошо, комиссар. Я пойду за машиной.
– Думаю, вам не придется этого делать. Я хочу, чтобы вы оба остались здесь. Может выйти не совсем так, как я планирую. Не забывайте, что этот тип, Вайстор, – лучший друг Гиммлера. Я сомневаюсь, что рейхсфюрер с благодарностью выслушает мои откровения. Более того, он может их просто проигнорировать. В этом случае будет лучше, если под ударом окажусь только я. В конце концов, что он мне может сделать? Ну, выкинет из полиции, а я ведь и так здесь только для того, чтобы распутать это дело, когда закончу, вернусь к своему прежнему занятию. А у вас двоих впереди карьера. Не такая уж соблазнительная, это верно, – усмехнулся я, – но все-таки будет жаль, если вы попадете к Гиммлеру в немилость.
Корш и Беккер переглянулись. Затем Корш сказал:
– Перестаньте, комиссар, не порите ерунды. Ваша затея опасна. Мы знаем это, и вы тоже.
– И не только это, – подхватил Беккер. – Как вы доберетесь туда с арестованным? Кто поведет машину?
– Действительно, комиссар. До Вевельсбурга больше трехсот километров.
– Я возьму служебную машину.
– А если Ланге попробует выкинуть по пути какой-нибудь фортель?
– Он будет в наручниках, я не думаю, что с ним возникнут проблемы. – Я взял шляпу и пальто. – Извините, парни, но придется вам сделать, как я решил.
Я направился к двери.
– Комиссар! – окликнул меня Корш. Он протянул руку. Я пожал ее. Затем пожал руку Беккеру и отправился за своим арестованным.
* * *
Клиника Киндермана выглядела такой же чистой и ухоженной, как и тогда, когда я впервые побывал здесь в конце августа. Только сейчас стояла полная тишина: ни грачей на деревьях, ни лодки на озере. Лишь шум ветра и опавшие листья, которые стремительно неслись по тропинке, словно саранча.
Я подтолкнул Ланге к входной двери.
– Мне стыдно входить сюда в наручниках, как будто я настоящий преступник. Меня здесь хорошо знают, – сказал он.
– А вы и есть самый настоящий преступник. Хотите, чтобы я обвязал вам голову полотенцем? – Я еще раз подтолкнул его. – Послушайте, только по своей доброте я не заставляю вас входить сюда вообще без штанов.
– А как насчет моих гражданских прав?
– Ах ты, черт возьми! Вы что, забыли, где живете последние пять лет? Это нацистская Германия, а не древние Афины. А теперь заткните свой поганый рот.
В коридоре нас встретила медсестра. Она хотела было поздороваться с Ланге, но увидела наручники. Я помахал своим удостоверением перед ее испуганным лицом.
– Полиция. У меня ордер на обыск кабинета Киндермана. – Это соответствовало правде. Я сам его себе выписал. Но медсестра была явно из той же компании, что и Ланге.
– Туда нельзя входить, – всполошилась она. – Я должна...
– Мадам, несколько недель назад германским войскам хватило такой же маленькой свастики, как у меня на удостоверении, чтобы войти в Судеты. Так что будьте уверены, она позволит мне залезть к вашему доброму доктору в трусы, если я этого захочу.
Я пихнул Ланге вперед.
– Давайте, Рейнхард, показывайте дорогу.
Кабинет Киндермана находился в задней части клиники. По сравнению с городской квартирой это было небольшое помещение, но для приемной доктора более чем достаточное. Там стояла длинная низкая кушетка, письменный стол из орехового дерева; несколько картин в современном стиле, на которых, похоже, были изображены обезьяньи мозги, а также книги в дорогих кожаных переплетах, чем, наверное, и объяснялся недостаток кожи в стране.
– Сядьте так, чтобы я видел вас, Рейнхард, – приказал я ему. – И не делайте резких движений. Я легко пугаюсь и, чтобы скрыть смущение, прихожу в бешенство. Как эти докторишки называют такое поведение?
Около окна стоял большой шкаф с выдвижными ящиками. Я открыл его и начал просматривать папки с бумагами.
– Компенсаторное поведение, – припомнил я. Два слова, но, по-моему, хорошо отражают суть. – И кого только не лечил ваш друг Киндерман! В этом шкафу имен не меньше, чем в списке гостей на большом приеме в рейхсканцелярии. Постойте-ка, а это, похоже, ваши бумаги. – Я вытащил папку и бросил ему на колени. – Не хотите посмотреть, что там про вас написано, Рейнхард? Возможно, это объяснит, как вы попали в одну компанию с этими ублюдками.
Он уставился на папку с бумагами.
– Все очень просто, – тихо сказал он. – Как я уже объяснял, я заинтересовался психологией, когда подружился с доктором Киндерманом. – Он вызывающе посмотрел на меня.
– Я расскажу вам, как вы вляпались, – усмехнулся я. – Вам было скучно. С вашими деньгами вы просто не знали, чем заняться. Так всегда бывает с такими, как вы, кто родился богатым. Вы никогда не знали цену деньгам. А они знали, Рейнхард, и они сделали из вас дурачка.
– Глупости, Понтер. Вы несете чепуху.
– Ну да? Тогда почитайте то, что там, в папке. И все узнаете.
– Пациент не должен видеть свою историю болезни. Даже открывать эту папку неэтично по отношению к доктору.
– Мне кажется, вы повидали гораздо больше, чем записки вашего доктора, Рейнхард. А Киндерман свою этику перенял у святой инквизиции.
Я повернулся к шкафу и продолжал молча листать бумаги, пока не натолкнулся еще на одно знакомое имя. На имя той женщины, которую я безуспешно искал два месяца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91