– Да она просто сбежала, вот и все. Она только и говорила об этом. Мне совершенно безразлично, что с ней случилось. Мы не дружили с Эммелин Штайнингер. Она всегда говорила о евреях всякие гадости. Я ее ненавижу, и мне все равно, что у нее умер отец.
– Хватит, – прервал ее господин Хирш, по-видимому не желавший слышать о том, что у кого-то умер отец. – Не важно, что она говорила. Если ты знаешь что-нибудь, что поможет комиссару найти ее, ты должна об этом рассказать, ясно?
Сара сделала недовольное лицо.
– Да, папа, – зевнула она и плюхнулась в кресло.
– Сара, в самом деле! – укоризненно сказала ее мать и неловко улыбнулась мне. – Обычно она ведет себя совсем по-другому, комиссар. Извините!
– Все в порядке, – улыбнулся я, устраиваясь на скамейке для ног, стоявшей перед креслом, где сидела Сара.
– Сара, в пятницу, когда один из моих людей разговаривал с тобой, ты сказала, что вспомнила, как какой-то мужчина крутился около вашей школы. Где-то месяца два назад. Это правда? – Она кивнула. – Тогда я хочу попросить тебя, чтобы ты попыталась вспомнить и рассказать мне все об этом человеке.
Несколько мгновений она покусывала свой ноготь, а затем стала внимательно его рассматривать.
– Ну, это было так давно... – протянула она.
– Все, что тебе удастся вспомнить, может оказаться для меня полезным. Например, в какое время дня это произошло?
Я вытащил записную книжку и положил ее на колени.
– Это было как раз тогда, когда все уходили из школы. Как обычно, я собиралась идти одна. – Она подняла голову, вспоминая. – И около школы стояла та машина.
– Какая это была машина?
Она пожала плечами.
– Я не разбираюсь в марках машин и вообще во всем этом. Но она была большая и черная, и за рулем сидел шофер.
– Это шофер заговорил с тобой?
– Нет, другой человек, который сидел сзади. Я думала, это полицейские. Тот, что сидел сзади, опустил стекло и позвал меня, когда я выходила из калитки. Я была одна. Большинство девочек уже ушли. Он попросил меня подойти поближе и, когда я подошла, сказал мне, что я... – Она слегка покраснела и замолчала.
– Продолжай, – сказал я.
– ...что я очень красивая и, он уверен, мои родители гордятся, что у них такая дочь. – Она бросила смущенный взгляд на своих родителей. – Я ничего не выдумываю, – произнесла она, и в ее тоне я уловил нотки удовольствия. – Честное слово, именно так он и сказал.
– Я тебе верю, Сара, – подбодрил я ее. – Что он еще говорил?
– Он обратился к своему шоферу и сказал, что я прекрасный образец германской девушки или какую-то подобную глупость. – Она засмеялась. – Это было так смешно! – Она поймала взгляд своего отца и снова стала серьезной. – Короче говоря, он сказал что-то в этом роде. Я точно не помню.
– А шофер ответил ему что-нибудь?
– Он предложил своему боссу отвезти меня домой. Тогда тот, что сидел сзади, спросил меня, хотела бы я, чтобы они довезли меня до дому. Я ответила, что никогда не каталась на такой большой машине и с удовольствием...
Отец Сары громко вздохнул:
– Сколько раз мы говорили тебе, Сара, не...
– Если вы не возражаете, – остановил я его, – это может подождать. – Я снова посмотрел на Сару. – Что же случилось дальше?
– Этот человек сказал, что, если я правильно отвечу на несколько вопросов, он меня подвезет, совсем как кинозвезду. Ну, сначала он поинтересовался, как меня зовут, и, когда я ему сказала, он поглядел на меня так, будто был шокирован. Конечно, потому, что он понял: я – еврейка, и тут же спросил, не еврейка ли я. Я хотела было ответить ему, что нет, – просто ради смеха, но потом испугалась, что он может проверить, и я попаду в беду, и тогда я сказала, что я еврейка. После этого он откинулся на своем сиденье и велел шоферу ехать. А мне больше не сказал ни слова. Это было очень странно. Как будто я вдруг перестала для них существовать.
– Очень хорошо, Сара. Теперь ответь мне: ты сказала, что подумала, будто это – полицейские. Они были в форме?
Она неуверенно кивнула.
– Начнем с цвета этой формы.
– Кажется, что-то зеленое. Вы знаете, как у полицейских, только немного темнее.
– А какие у них были фуражки? Как у полицейских?
– Нет, это были скорее офицерские фуражки. Папа был офицером флота.
– Что-нибудь еще? Значки, нашивки, знаки различия на воротниках. Что-нибудь в этом роде. – Она отрицательно качала головой. – Ну хорошо. Теперь этот мужчина, который говорил с тобой. Как он выглядел?
Сара поджала губы, подергала кончики своих волос и взглянула на отца.
– Мужчина был старше своего шофера, – наконец произнесла она. – Пятидесяти пяти – шестидесяти лет. Крупный, волос мало, или они коротко острижены, и маленькие усики.
– А другой?
Она пожала плечами.
– Тот был моложе, довольно бледный. Светлые волосы. Я его плохо запомнила.
– А как он говорил, я имею в виду человека, сидевшего сзади?
– Вас интересует акцент?
– Да, если ты смогла его определить.
– Я не уверена. Мне трудно сказать по разговору, откуда тот или иной человек. Я различаю акцент на слух, но не всегда могу определить, что это за акцент. – Она глубоко вздохнула и нахмурилась, напрягая память. – У него был австрийский акцент. Хотя, мне кажется, его можно с таким же успехом назвать и баварским. Знаете, такая старомодная манера говорить.
– Австрийский или баварский акцент, – повторил я, записывая ее слова в записную книжку. Я хотел было подчеркнуть слово «баварский», но потом передумал. Не надо делать на это упор, хотя баварский мне больше подходил. Перед тем как задать последний вопрос, я сделал паузу, чтобы убедиться, что она кончила говорить.
– Теперь напряги память, Сара... Ты стоишь у машины, окно опущено, и ты смотришь прямо в салон машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91