– Примерно в то самое время, когда мы с Коршем сидели в ресторане гостиницы «Дойчер хоф» вместе со Штрейхером, пропала еще одна девушка, так что у Штрейхера на этот раз железное алиби.
Мартин покачал головой.
– Было бы слишком наивно надеяться, что Штрейхер уезжал из Нюрнберга во все те дни, что указаны в вашем списке. Но не будем отказываться от этой идеи. Может быть, нам удастся установить какие-нибудь совпадения в поведении Штрейхера и его коллег, которые удовлетворили бы и вас и меня, не говоря уж о вашем Юнге.
Глава 12
Суббота, 24 сентября
Штеглиц – это юго-западный пригород Берлина, где проживают преуспевающие представители среднего класса. В восточной части его находится ратуша – здание из красного кирпича, а в западной – Ботанический сад. Именно здесь, рядом с Ботаническим музеем и Физиологическим музеем Планцена, жила фрау Хильдегард Штайнингер с двумя своими детьми: Эммелин, четырнадцати лет, и Паулем, десяти лет.
Господин Штайнингер, погибший в автомобильной катастрофе, служил в процветающем «Приват коммерц банке» и принадлежал к тому типу людей, которые страхуются на все случаи жизни. Поэтому после своей смерти он оставил молодой вдове приличную сумму и шестикомнатную квартиру на Лепсиусштрассе.
В квартире, расположенной на последнем этаже четырехэтажного дома, был просторный балкон с оградой, сваренной из железных прутьев. На балкон вело небольшое, выкрашенное коричневой краской окно, доходящее до пола. На потолке в гостиной было не одно, а целых три световых отверстия. Большая, полная воздуха квартира, со вкусом обставленная и украшенная, в которой стоял сильный запах свежего кофе – его варила хозяйка.
– Простите, что вынужден просить вас рассказать обо всем еще раз, – извинился я. – Просто хочу быть абсолютно уверенным, что мы не упустили ни одной детали.
Она вздохнула и присела к столу, открыв сумочку из крокодиловой кожи и доставая такую же коробку для сигарет. Я помог ей прикурить и увидел, как ее красивое лицо приняло более жесткое выражение. Она говорила так, будто много раз репетировала монолог, чтобы лучше сыграть свою роль.
– По вечерам в четверг Эммелин посещала танцевальный класс господина Вихерта в Потсдаме. Это на Гросс-Вайнмайстерштрассе, если вас интересует его адрес. Занятия начинаются в восемь часов, поэтому она всегда уходит из дому в семь и садится на поезд на станции Штеглиц, откуда до Потсдама тридцать минут. В Ванзее, кажется, она делает пересадку. В тот день ровно в десять минут девятого господин Вихерт позвонил мне и спросил, не заболела ли Эммелин, потому что ее не было на занятии.
Я налил кофе и поставил две чашки на стол, а затем снова сел напротив нее.
– Поскольку Эммелин никогда в своей жизни никуда не опаздывала, я попросила господина Вихерта позвонить мне, как только она появится. И он действительно позвонил – и в полдевятого, и в девять, но всякий раз сообщал, что ее все еще нет.
Она твердо держала чашку с кофе, но нетрудно было заметить, как она расстроена. В голубых глазах стояли слезы, а из-за рукава голубого крепового платья выглядывал промокший от слез кружевной платочек.
– Расскажите мне о вашей дочери. Она жизнерадостная девочка?
– В той мере, в какой может быть жизнерадостна девочка, недавно потерявшая отца.
Она убрала с лица свои белокурые волосы. Пока мы с ней разговаривали, она сделала это раз пятьдесят, должно быть, и тупо уставилась в свою чашку.
– Глупый вопрос, – сказал я. – Простите меня.
Я достал сигареты, и в воцарившемся неловком молчании было слышно, как я чиркнул спичкой, а затем выпустил струю дыма. Сигарета помогла мне справиться с неловкостью.
– Она учится в реальной гимназии Паульсена, не так ли? У нее там все в порядке? Никаких проблем с экзаменами или чем-нибудь в этом роде? К ней не пристают школьные задиры?
– Она, может быть, и не самая лучшая ученица в классе, – сказала фрау Штайнингер, – но ее все любят. У Эммелин множество друзей.
– А в БДМ?
– Где?
– В Союзе немецких девушек?
– А, это! Здесь тоже все в порядке. – Она пожала плечами, а затем раздраженно покачала головой. – Она – нормальный ребенок, комиссар. Эммелин никогда не придет в голову удрать из дому, если вы на это намекаете.
– Еще раз прошу простить, что мне приходится задавать эти вопросы, фрау Штайнингер. Но их нужно задать, я уверен, вы это понимаете. Лучше, если мы будем знать абсолютно все.
Я допил свой кофе и задумчиво посмотрел на рисунок на дне моей чашки. «Что бы могла означать эта фигура в виде створки раковины?» – подумал я.
– Она дружит с мальчиками? – спросил я.
– Побойтесь Бога, ей всего четырнадцать лет. – Она нахмурилась и возмущенно смяла сигарету.
– Девочки взрослеют раньше мальчишек. Раньше, чем нам хочется, наверное.
О Боже, что я об этом знаю? Послушать меня, подумал я, так на моих руках целая куча детишек.
– Она пока не интересуется мальчиками.
Я пожал плечами.
– Как только вам надоест отвечать на мои вопросы, мадам, вы сразу скажите, и я тут же избавлю вас от своего присутствия. У вас, несомненно, есть дела и поважнее, чем помогать мне искать вашу дочь.
Какое-то мгновение она смотрела на меня тяжелым взглядом, а затем извинилась.
– Могу ли я осмотреть комнату Эммелин?
Обычная комната четырнадцатилетней девочки, во всяком случае, для той, которая учится в платной школе. Над кроватью в тяжелой черной раме висела большая афиша постановки «Лебединого озера» в парижской «Опера», а на розовом одеяле сидели два потертых плюшевых медвежонка. Я приподнял подушку. Там лежала книга, роман за десять пфеннигов, который можно купить на каждом углу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91