Я машинально повернул голову, чтобы глотнуть свежего воздуха.
– Да, действительно, – пробормотал Ильман. – Лето в этом году очень жаркое.
Это был большой чемодан, какой берут в морской круиз, сделанный из голубой кожи отличного качества, со множеством латунных застежек и заклепок. Часто можно видеть, как такие чемоданы грузят на первоклассные пассажирские лайнеры, курсирующие между Гамбургом и Нью-Йорком. Однако девушке лет шестнадцати, лежавшей в этом чемодане, осталось совершить только одно путешествие – самое последнее в ее жизни. Полуприкрытая куском, как мне показалось, коричневой занавески, она лежала на спине, ноги повернуты влево, а в области груди тело ее образовывало изгиб. Голова располагалась под совершенно немыслимым углом по отношению к телу, рот раскрыт, казалось, что она улыбается, глаза полузакрыты, и, если бы не запекшаяся кровь в ноздрях и не связанные веревкой лодыжки, можно было бы подумать, что девушка только просыпается после долгого сна.
Вошел сержант Дойбеля – дородный мужчина без всяких признаков шеи, как у походной фляжки, и с грудью, напоминавшей мешок с песком, в руках – тетрадь и карандаш. С видом почти полного безразличия он сел немного в отдалении, посасывая конфету и скрестив ноги. По-видимому, зрелище, открывшееся его глазам, мало его взволновало.
Перед тем как начать описывать то, что лежало перед Ним, Ильман какое-то мгновение оценивающе смотрел на сержанта и затем кивнул.
– "Девушка-подросток, – начал диктовать он официальным тоном, – примерно шестнадцати лет, обнажена и лежит внутри большого чемодана хорошего качества. Тело частично покрыто куском коричневого кретона, ноги связаны обрывком веревки. – Он говорил медленно, делая паузы между фразами, чтобы сержант успевал записывать за ним. – При удалении с тела покрывала из ткани обнаружилось, что голова почти полностью отделена от туловища. На теле видны следы прогрессирующего разложения, свидетельствующие о том, что тело пролежало в чемодане по крайней мере четыре или пять недель. На кистях рук никаких «следов борьбы». Я заворачиваю их в бумагу для дальнейшего исследования пальцев в лаборатории, хотя из-за того, что она, без сомнения, грызла ногти, я думаю, это ничего не даст. – Он вытащил из своего портфеля два бумажных пакета из толстой бумаги, и я помог ему обвязать ими руки мертвой девушки. – Послушайте, а это что? Или мои глаза меня обманывают, или я вижу перед собой окровавленную блузку?
– Похоже на форму Союза немецких девушек, – высказал я предположение, наблюдая, как он вытащил сначала блузку, а потом и юбку того же цвета, что носят моряки.
– Необыкновенно предусмотрительно со стороны нашего приятеля послать нам ее одежду. И как раз тогда, когда я подумал, что он становится что-то уж очень заботливым. Сначала анонимный телефонный звонок в Алекс, теперь это. Напомните мне, чтобы я заглянул в свой дневник и проверил, не сегодня ли у меня день рождения.
Тут я заметил что-то еще и, наклонившись, вытащил из чемодана маленькую квадратную карточку.
– Удостоверение на имя Ирмы Ханке, – сказал я.
– Ну что ж, это, по-видимому, избавляет меня от хлопот. – Ильман повернул голову в сторону сержанта. – «В чемодане также находится одежда мертвой девушки и ее удостоверение», – продиктовал он.
На удостоверении было кровавое пятно.
– Может это быть отпечатком пальца, как вы думаете? – спросил я его.
Он взял у меня карточку и принялся внимательно рассматривать пятно.
– Да, вполне вероятно. Но я не вижу, чем это может нам помочь. Будь это настоящий отпечаток пальца, тогда совсем другое дело, мы бы получили ответ на многие вопросы.
Я покачал головой.
– Нет, не ответы, а новые вопросы... С чего это вдруг этому ненормальному понадобилось рассматривать удостоверение своей жертвы? Кровь указывает на то, что к тому времени она, вероятно, уже была мертва, если, конечно, это ее удостоверение. Так почему же наш приятель решил узнать, как ее зовут?
– Наверное, чтобы потом назвать ее имя, когда будет звонить в Алекс?
– Да, но зачем ему понадобилось ждать несколько недель, прежде чем позвонить? Не кажется ли вам это странным?
– Здесь вы правы, Берни. – Он положил удостоверение в пакет и осторожно поместил его в свой портфель, а затем снова заглянул в чемодан.
– А что у нас здесь? – Он вытащил небольшой, но производивший впечатление тяжелого мешочек и заглянул в него. – Ну, не странно ли? – Он держал его открытым, чтобы я мог видеть, что в нем лежит. Там были пустые тюбики из-под пасты, которые Ирма Ханке собирала в рамках экономической программы рейха.
– Наш убийца действительно предусмотрел все.
– Похоже, этот негодяй решил подразнить нас. Дает нам в руки все улики. Представляю, каким умным он себя считает, мы ведь никак не можем его поймать.
Ильман продиктовал еще несколько строчек сержанту и затем заявил, что закончил предварительное изучение места преступления и теперь очередь фотографа. Снимая перчатки, мы отошли от чемодана и обнаружили, что станционный мастер приготовил нам кофе. Я с удовольствием пил крепкий и горячий кофе, надеясь, что это поможет мне избавиться от привкуса смерти, обволакивавшего мой язык. Ильман сделал пару самокруток и протянул одну мне. Крепкий табак по вкусу напоминал ароматный дым от жарящегося мяса.
– А не имеет ли к этому какое-нибудь отношение ваш сумасшедший чех? – спросил он. – Ну тот, который называет себя кавалерийским офицером.
– Кажется, он действительно был кавалерийским офицером, – сказал я. – Его немного контузило на Восточном фронте, и он до конца так и не оправился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91