Мой брат в поисках спасения выбросился в окно часовни...
Она перевела дыхание.
– Падая, он выкрикнул мое имя... а потом замолк. – Она спрятала лицо в ладонях. Плечи содрогались от беззвучных рыданий. – Я даже не знаю, как они похоронены.
Конрад отвел взгляд, устремив его в сгустившуюся тень под деревьями. Задавать следующий вопрос было страшно, но, узнав так много о гибели ее семьи, он должен был услышать все до конца.
– Как же ты осталась в живых?
– Я хотела убежать; но поскользнулась в крови моих родителей. Кровь залила каменный пол часовни, растеклась повсюду. Помню, я подумала, что плитки и кровь почти одного цвета. Это было похоже на дурной сон, в котором земля уходит из-под ног, как будто я скоро проснусь и ничего не было. Я перекатилась на спину и увидела занесенный над моей головой топор. И подумала, что теперь моя очередь умирать. Но мне не судьба была освободиться так просто. Их предводитель крикнул своему рыцарю, чтоб тот удержал свою руку. Мне тогда было одиннадцать, а ему нужна была служанка для дочери. Налетчики увезли меня с собой.
– Дочь – та, что поступила в Сан-Дамиано?
– Да. Ей этот жребий был так же ненавистен, как мне. – Амата выпрямилась и заговорила спокойно. – Я стала частью ее вклада за постриг. И была в восторге, хотя в то время не дала бы гроша за свою жизнь. Но скорее убила бы себя, чем осталась с ее отцом и братьями.
– И погубила бы душу самоубийством, – напомнил Конрад. – Ваши семьи враждовали, Амата? Была между вами кровная месть или давние обиды?
– Нет, все это было ради золота и серебра. Три жизни, а может, и больше, потому что я не знаю, что сталось с нашими слугами, – за проездное мыто. Наше поместье стоит там, где сходятся границы коммун Перуджи, Ассизи и Тоди. Мы называли его Кольдимеццо – «холм посередке». И, конечно, брали плату с купцов, которые проезжали по нашим землям с товаром. Торговцы шерстью из Ассизи – они бранились и грозили нам, но папа и его брат Гвидо только смеялись и отвечали такими же угрозами. Потом моя хозяйка сказала мне, что один из тех торговцев и нанял ее отца, чтобы убить нас.
Девушка не сводила глаз с тени, взбирающейся по склону холма, но Конрад догадывался, что видит она залитую кровью часовню Кольдимеццо. После долгого молчания она повернулась к нему, дернула плечом.
– Вот вам моя «спокойная жизнь».
В голосе ее не было больше ни страха, ни ярости.
«И вот причина, заставляющая ее вернуться в Ассизи», – подумал Конрад. Та самая, по которой он предпочел бы обойти город стороной. Всюду, где люди собираются во множестве, неизбежно разгорается война. Города и страны сражаются за торговые пути и земли. Внутри городских стен зажиточные горожане гвельфы воюют с аристократами гибеллинами из-за верности папе или императору Священной Римской империи. Семьи враждуют из-за обид, след которых затерян во времени, дети убивают родителей и братьев ради наследства. Насильственная смерть привычна для знатных господ, а простым горожанам не дают покоя вечные стычки, похороны и судебные тяжбы. Вокруг полным-полно вдов, вдовцов и сирот, и каждый живет только мыслью о мести. Вендетта – единственная искра, освещающая их погибшие жизни.
– А другие родственники? – спросил он наконец. – Ты ничего не сказала о дяде Гвидо и его семье. Они тоже погибли тогда?
– Нет. Те трусы все предусмотрели. Моя кузина Ванна собиралась замуж за нотариуса из Тоди. Ее мама и папа уехали с ней в город, чтобы приготовить все к празднику. И мы должны были через несколько дней приехать к ним.
Она прислонилась спиной к камню и закрыла глаза. Начала потихоньку напевать какой-то сельский мотивчик. Амата ушла в себя, погрузившись в воспоминания, и Конрад догадался, что больше ничего не услышит.
Девочка, должно быть, много горевала эти пять лет, растила в себе ненависть и обдумывала месть. Наверное, гадала, почему дядя не приходит за ней. А тот мог и не знать, куда она пропала после резни и даже кто были убийцы. Слуги могли разбежаться, а если и остались, не знали имен нападавших.
Отшельник тоже задумался: что же за рыцарь согласился стать убийцей-наемником? И почему Амата осталась в Сан-Дамиано? Почему с опасностью для жизни несла ему послание Лео, когда вполне могла сбежать и по сравнительно безопасным дорогам отправиться в Кольдимеццо? Может, она боялась, что от дома, куда можно вернуться, ничего не осталось? Чем больше он узнавал эту девушку, тем более загадочной она ему представлялась.
Ему так и хотелось взъерошить ей волосы, как мех той перепуганной лисички. Он даже протянул руку, но тепло, хлынувшее к чреслам, заставило его удержаться от прикосновения.
– Мне очень жаль, Амата, – сказал он.
– Помочитесь на свою жалость, – огрызнулась она. – Моих родных она не вернет!
Глаз она не открывала, но он видел, что под веками собираются слезы. Воспользовавшись минутой, когда она не могла увидеть его взгляда, Конрад изучал ее лицо, в надежде обнаружить ключ к разгадке этой загадочной женщины-ребенка. На скулах у нее вздулись желваки, и слезы тихо скатывались по вискам на землю. Она открыла перед ним свою рану, он увидел ее в минуту слабости. Ее грубость в какой-то мере помогла ему освободиться, вернула к действительности. Он в ужасе уставился на свою руку – ту, что так и тянулась погладить ее волосы. Как близок он был к тому, чтобы разрушить все духовные достижения лет, проведенных в глуши!
Мальчишкой он часто нырял в гавани Анконы за губками. Однажды, углубившись в размышления, он мысленно уподобил тем созданиям человеческие души. Губки, высохшие на солнце, становились легкими и воздушными, как человеческие души, открытые слепящим лучам Господней благодати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143