На войне драк, где можно демонстрировать приемы, мало, и потому загнанными волками бегали по кругу и спецназовцы: жизнь посуровее книг и кино. И точки обычно ставят пули.
Боевики издалека, на всякий случай попробовали поставить несколько штук. Очередь из автомата вышла вялой, словно заранее знала, что незачем тратить силу и злость на пустоту. Требовать от подчиненных бежать быстрее Зарембе не имело смысла – коли подкашиваются ноги, их не уговоришь забыть об усталости. Сачкующих нет – не спортивный кросс бегут, а жизнь спасают. Так что лучший вариант – заранее выбрать наиболее удобную позицию и изготовиться к бою. Теперь не убегали, а искали место.
Повезло Волонихину. Какие-то непонятные давние раскопки за поляной словно ждали своего часа, чтобы оказаться полезными спецназовцам.
– Есть контакт, – запрыгнув в них, лег на бруствер Иван. – А теперь – марш дальше, – приказал он Зарембе и Туманову.
Те не поняли доктора, уставились: что за новые командиры появились? Тогда Иван, раздражаясь, повторил:
– Я остаюсь. Прикрою.
Остаться на прикрытие в чеченском тылу – это остаться на смерть.
– Не говори ерунды, – оборвал подполковник, хотя прекрасно понимал, что предложение Ивана – едва ли не единственный шанс остаться в живых остальным.
– Не творите глупость вы, – не менее эмоционально отреагировал доктор, и даже поднял вверх ствол тумановского автомата, когда тот улегся рядом. – Уходите.
Заремба и Туманов переглянулись. Поняли: просил и приказывал не Волонихин, а его боль за Марину. Чувство собственной вины. Будь в сумке подполковника секретные документы, спасая их, они бы ушли. Но спасать криминальные бумажки, прятаться за них самим…
Когда в армии, прикрывая голые зады, голодные обмороки и отсутствие боеприпасов, погнались за внешней атрибутикой и затребовали, чтобы каждая отдельная часть разработала собственную эмблему и девиз, в своей бригаде Заремба утвердил слова: «Слава Отечеству, себе – честь!» Снятые погоны не освобождали, по крайней мере его, от взятого обязательства.
– Тихо, – остановил все эмоции и новоявленные приказы Заремба. Вслушался, надеясь, что группа преследования Одинокого Волка останется около вертолетов.
Но «вертушки», поднявшие десант в воздух, уже смолкли, не желая встревать в драку и оберегая свои стеклянные носы даже от случайных ударов. А собака вела чеченцев в их сторону. Сколько боевиков окажется в цепи?
– Встречаешь банду в лоб, – отдал подполковник приоритет боя Волонихину. – Мы с Василием охватываем ее с боков. Главное, не перестрелять в суматохе друг друга, бить только наверняка в цель.
– Ушли бы вы, – продолжал настаивать доктор.
– Уйдем вместе, – закончил спор командир.
Вытащил два кругляшка «лимонок», положил на бруствер рядом с Иваном. То же самое проделал Туманов. Посмотрели друг на друга – на всякий случай попрощались. Что-то говорить посчитали излишним, однако перед тем, как разойтись, пограничник заговорчески подмигнул доктору:
– А я понял, какой памятник надо делать. Ласточка вылетает из круга, и крепится к нему одним крылом. Тогда сохранится чувство полета. А?
– Да, – сразу согласился Волонихин, забыв, что совсем недавно отказался от идеи.
– Мы все-таки его создадим и поставим. В крайнем случае, у меня на заставе.
Он все еще продолжал думать, что служит…
Мечты прервал совсем близкий лай собаки и поставленные каким-то настырным учеником новые точки. Заремба и Туманов шмыгнули в разные стороны, принялись охватывать склон с двух сторон, выдвигаясь навстречу погоне. Теснее соприкоснешься – легче убить врага.
Волонихин остался на месте. В дополнение к подарку друзей выложил свои гранаты, пересчитал. Под руку попались грецкие орехи – миниатюрные копии «лимонок». Торопливо снял с одного зеленую кожуру. Складывающимся прикладом автомата прижал орех, заставил его треснуть пополам. Плод оказался незрелым, в бледной оболочке, к тому же сам вываливаться из утробы матери он не хотел, и его пришлось выковыривать ножом.
А вот попробовать деликатес не успел. На поляну, высунув язык, вырвалась огромная черная овчарка. Она замерла на миг, ослепленная пространством и светом, намерилась сделать рывок к совсем близкому чужому запаху, но ее напружинившееся тело, начинающийся прыжок оборвал нож. Он прилетел со стороны Туманова, обернулся вокруг себя несчетное количество раз и, подталкиваемый массивной рукояткой, лезвием вошел овчарке под лопатку.
Собака взвизгнула, враз потеряла упругость и рухнула, судорожно пытаясь лапой достать до раны и выбить дышащий вместе с ней нож.
– Браво, – оценил Волонихин, готовившийся выпустить по овчарке очередь. Это получилось бы не совсем здорово – раскрывать себя преждевременной стрельбой. Враг не должен видеть замах, он обязан получить сразу удар. Желательно нокаутирующий. Чеченцы, обеспокоенные непонятным повизгиванием овчарки, выбежали к ней почти все сразу, гурьбой. Мало, мало их учила война!
В живые тела, в шевелящуюся массу и выпустил весь рожок Волонихин. Заставил упасть живых и мертвых, отбросил обратно в лес запоздавших. Не надеясь до конца на пули, точным дальним броском уложил туда же пару гранат. Пока грохотало и осыпалось, поменял магазин и замер, держа под прицелом поляну. Обойти ее не составляло труда, но по бокам – Заремба и Туманов. Они пока молчат, значит, чеченцы еще приходят в себя, не дергаются.
– Ну, кто следующий? – поторопил их доктор.
Вместо себя боевики послали в разведку пули. Они зароились, зафьютелили, закапываясь рядом в землю, расшибая сослепу лбы о деревья, улетая бесцельно далеко за спину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66