Я каждый день слушаю, как обещают исправиться. И судья наверняка тоже. Если хочешь остаться, я занесу это происшествие в твой послужной список. Тебе никто никогда не предложит в армии хорошего места.
Ну, хуже чем курс основной подготовки уж точно не бывает. Я разомлел от счастья.
– …так мы оба опоздаем на церемонию, Уондер, – донесся до меня голос Яковича. – Я сказал «свободен»! – Он махнул рукой.
Я чуть не забыл отдать честь, прежде чем развернуться кругом. Я выпускаюсь! Худшая ошибка моей жизни остается позади!
Церемония особенно удалась, потому что судья остался смотреть. Потом, в столовой, мы ели печенья, пили разведенный виноградный сироп и жали руки чужим родителям. Позже, в Херши, я завел судью в ресторан и пытался угостить бифштексом, но он исхитрился сам оплатить наш счет. Мы оба всплакнули, когда я сажал его на обратный поезд.
После курса нам полагалось двухнедельное увольнение. Курсанты, в основном, разъехались по семьям. А моим самым близким человеком на земле был Мецгер.
Его база располагалась на мысе Канаверал. Поскольку пассажирские самолеты не летали, я решил мотануть туда на попутках и увязался с военным конвоем в Филадельфию.
Я ежился в тряском холодном кузове и размышлял. Размышлял о Вальтере, о судьбе мира, но больше всего – о том, какой же я идиот. Якович ведь предлагал мне спокойно уйти из армии. А я, вместо того, чтобы воспользоваться случаем, собственноручно пробился обратно – на грязную, низкооплачиваемую, опасную работу. Работу, где мне теперь не продвинуться. Ребята типа Дрюона Паркера, у которых есть родственники со связями, могут сделать себе в армии карьеру. Мне же не судьба. Чем дальше я отъезжал от Индиантауна, тем трезвее глядел на будущее.
Меня довезли до склада в Филадельфии – большого, с серым металлическим столом, за которым сидел сержант-снабженец, с автоматами с едой вдоль одной стены и несколькими кушетками – у другой. Склад пах влажным картоном. До колонны на Флориду было несколько часов.
Двое парней, лет примерно по двадцать, сидели на чемоданах. Новобранцы, призванные на курс основной подготовки в форт Индиантаун. Растрепанные, расхлябанные и развязные. Словом, вылитый я несколько месяцев назад.
Я развалился на кушетке и присмотрелся к сержанту, подсчитывавшему что-то на компьютере. Его загорелое лицо было изрыто угрями, на подбородке виднелся шрам. «Очоа», – гласила именная табличка на груди.
– Откуда будешь, сержант?
– Из Бронкса, – откликнулся он.
Обычные сержанты – это не инструктора. С ними кто хочешь может трепаться.
– А чего делаешь? – Я показал на его компьютер.
– Да вот, учет бумаге веду.
– Какой бумаге?
– Разной. Туалетной, оберточной.
– Их разве не в разных местах держать надо, а?
Он дернул плечами.
– Здесь же армия. Бумага и есть бумага.
– А нравится работа-то?
Он опять дернул плечами.
– Мне мало осталось.
До увольнения, в смысле.
– Вот уж не думал, что дослужусь до отставки, – продолжил он.
– Что так?
– Да с дисциплинарками проблемы были.
С дисциплинарными наказаниями, значит. Есть у кого поучиться!
– А за что?
– За драки в основном, по пьянке. Я поначалу на военно-морской базе служил. – Он сплюнул табачную жижу в ведро рядом со столом. – С этими «солеными» только нажрись вместе…
Тоже верно.
– И все-таки тебя повысили до сержанта.
– Армия заботится о своих.
Я расцвел.
– Если, конечно, не поймает на наркотиках.
Как ножом по сердцу.
– С нарками разговор короткий.
– Это ты про тех, кто на кокаине сидит, да? А что если кто-нибудь просто «Прозака» переберет?
– Это ж армия, – отмахнулся сержант. – Наркота есть наркота.
Я потупился. Велика же польза, думал я, глядя на свои сияющие ботинки, учиться обувь до блеска чистить. Сержант передо мной – это ж я через двадцать лет, даже если бы в моем деле ничего не упоминалось про наркотики.
Я медленно побрел к выходу. К церкви через дорогу тянулась за едой длинная очередь из навьюченных мужчин. Не бродяги какие-нибудь, а вполне добропорядочные граждане, у которых война отняла последнюю надежду. Мое место – в такой же очереди.
Как легко было бы сейчас исчезнуть. Раствориться среди бездомных, осиротевших, безработных. Армия выплескивалась через край. Сбежать из нее – значит помочь другим, освободить место для новичков. Никто не станет искать дезертира.
В кармане у меня лежали накопившиеся за два месяца деньги, в рюкзаке – гражданская одежда. Помнится, кто-то из сатириков велел высечь себе над могилой: «Уж лучше здесь, чем в Филадельфии». Филадельфия и впрямь не подарочек, но затеряться в ней – раз плюнуть.
Я вернулся подобрать рюкзак. Сейчас найду тихую улочку, переоденусь в гражданское – и поминай как звали.
Сержант Очоа оторвался от экрана.
– Машины на Канаверал отбывают в четыре утра. Смотри, не потеряйся.
Поздно. Я уже потерялся.
Я толкнул вращающуюся дверь, однако та толкнула меня в ответ. Хромая, на склад вошел негр с чемоданом в одной руке и алюминиевой палкой в другой. Я попытался протиснуться мимо.
– Уондер!
Я обернулся. В лицо мне улыбалась счастливая физиономия Дрюона Паркера. Он отпустил чемодан и протянул ладонь.
– Только поглядите на него! Какая выправка! С успешным окончанием! – Он жал мне руку, оглядывая сверху донизу.
– Привет! – опомнился я. – Ты чего тут делаешь?
– Иду по второму разу. – Он похлопал себя по ноге. – Неделю назад меня выписали и зачислили на новый курс.
– Опять в пехоту? Разве дяде сложно перевести тебя куда-нибудь поприличнее – после травмы-то?
Его улыбка погасла, глаза потупились.
– Я тогда врал про дядю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72