– Вместо вечной жизни – вечная старость... – задумалась Клепа. – Это скучно.
– Представители вашей расы поэтичны... – улыбнулся Трахтенн, принявшись стучать по клавише Enter. – У вас меньше знаний и больше воображения. Это от наличия души.
– Да уж, что есть, то есть. Не в пример вашей милости. У тебя два друга улетучились, а ты со мной научно-популярные беседы проводишь...
Трахтенн молчал, набирая что-то на клавиатуре. Закончив, спросил, не поднимая лица:
– Это Горохов тебе дал медеита?
– Да. После того как в Кырк-Шайтане из него дважды вынули душу, он его на всякий пожарный случай в медальоне носил.
– А почему ты не попыталась освободить его от наручников? Вон, ключик на пульте лежит?
– Не хотела рисковать. Вдруг ты увидел бы, что его нет. Вместо ключика я ему скрепку дала...
– Скрепку? – воскликнул Трахтенн, повернувшись к девушке. И застыл с открытым ртом – над ним, с занесенным над головой гаечным ключом, стоял Горохов. Синяк на его глазу горел злорадно.
* * *
...Перевязав бесчувственного Трахтенна, Клеопатра обмыла ему лицо, перетащила в спальню, там положила на кровать и прикрепила к ней наручниками. Затем подошла к бытовому генератору и собрала душу Баламута-Бармалея (так, из озорства) в баночку из-под малинового варенья. Закрыв и поставив ее в сторону, достала безжизненное муравьиное тело и забросила его (так, из куража) в дальний угол командного пункта. Тело же регенерата Гены перенесла в санузел (чтобы глаза не мозолил). Тем временем Горохов, сидя за командным пультом, менял вариант приземления. Закончив со всеми делами, включил автопилот, обернулся к Клеопатре (уже сидевшей в кресле с вязанием) и сказал, потирая руки:
– Ну, что, дорогая, мы выиграли! И у нас с тобой в этой юдоли печали еще есть целые сутки. Давай, отпразднуем событие?
– Давай, милый мой камикадзе, – согласилась Клеопатра, отложив вязание. – Вот только как к этой идее отнесется наша киска?
«Киска», то есть бытовой генератор, отнесся к идее Мстислава Анатольевича положительно и сотворила все, что девушка пожелала. Даже прибавила к заказанному кое-что из вселенских деликатесов – копченые клыки кожистого армагедонта с Омеги Штеры Кртоплекса, икринку ихтиоканопуса с Тау Кита и дюжину нежнейших яиц эквисасинуса с третьей планеты Ра. Благожелательность «киски» Клепа объяснила ее удовлетворенностью менее тяжким повреждением головы Трахтенна и его последующим пленением (к Горохову она не ревновала – муж все-таки).
Когда все было готово, сели праздновать. Настроение у них было просветленное: они все выполнили, и теперь перед ними открывались сияющие перспективы вечной благодати. Предстоящая гибель их бренных оболочек их не тревожила.
Мстислав Анатольевич за двадцать лет сознательной жизни так и не смог найти себя. Вдумчивый, глубоко эрудированный ученый, он редко бывал счастлив. У него не было друзей (уму друзья не нужны, уму нужны соперники); тонкий (и строгий) ценитель женской красоты, он не мог относиться к женщинам по достоинству, и потому большую часть жизни был одинок; любящий отец, он не имел возможности достаточно часто встречаться со своими детьми, и со временем стал им чужим... И он, пламенный приверженец Дарвина, глубоко поверил в потустороннее существование, обещанное ему на планете с зеленой атмосферой. Поверил потому, что подобно Достоевскому счел, что если потустороннего существования нет, то жизненное существование не стоит и выеденного яйца. А стоит человеку поверить, Он не заставляет себя ждать.
А Клеопатра была простая девушка. В детстве мама сказала ей, что на небесах так хорошо, что и вообразить невозможно. Ей, конечно, было страшновато расставаться со своим красивым телом, но в юности одна монахиня с лесбийскими замашками сказала ей, что после смерти и воскрешения тело у нее будет и вовсе божественным. Это подтвердил строгий дяденька с чудной планеты и в результате она смотрела По Ту Сторону не со страхом, а скорее с любопытством.
...Банкет близился к концу, и Горохов уже предвкушал, как приятно ему будет раздевать пухленькую Клеопатру в последнюю их ночь (Клеопатра смотрела на него глазами с поволокой и прикидывала, придет ли Трахтенн до утра в себя). И этот момент откуда-то со стороны внутреннего статора Нулевой линии вылетело нечто массивное и длинное и, прочертив по всему командному пункту пологую траекторию, залетело под банкетный стол.
12. Сильная рука не церемонится. – Клеопатра в ударе. – Все летит в тартарары.
Приподняв скатерть, Мстислав Анатольевич увидел под своими ногами... Худосокова.
– Миль пардон! – извинился беглец из Ада, обернув лицо к Горохову и растирая ушибленный подбородок. – По-моему, я не совсем туда попал... Или, наоборот, в самую точку.
Худосоков был доволен. Испытывая необычайный душевный подъем, он смаковал только что открывшуюся ему истину: души, бежавшие из загробного мира в так называемый «материальный» мир, обрастают плотью прежней конфигурации.
– Да, Маркс был глубоко не прав, материя вторична, – проговорил он, с удовольствием ощупывая тело и обнаруживая, что все у него на месте, включая и протез ступни. И, счастливый, полез на четвереньках из-под стола.
Клеопатра, увидев своего бывшего хозяина в весьма неестественной позе, взвизгнула и перебралась под бочок к супругу. Худосоков уселся в ее кресло и, оглядев внимательными глазами бывших своих подопытных свинок, решил, что с ними лучше не церемонится, а колоть сразу.
– Ты, хрен моржовый, морж хреновый, – двинул он хищно голову к Мстиславу Анатольевичу, – давай, выкладывай все с самого начала, да быстрее трави, времени нету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90