Лидия вышла за какими-то своими покупками. Нам звонили очень редко – реже, чем в морг. Пришлось вставать и идти к телефону. Я поднял трубку – приятный, чуть ли не ласковый мужской голос.
– Старикан, это ты?
– Я, Форчик…
– Как ты меня узнал?
– Да никак. Просто само сорвалось с языка. Кто ты, в сущности, такой?
– Я – Христофор. Это имя ничего тебе не говорит?
– Говорит, конечно. Первый заместитель генерального директора «Интерстроя». И мой личный друг.
– Совершенно верно. Старикан, может, я к тебе заеду? Я на машине, через пять минут буду у тебя.
. – Приезжай, конечно.
Он действительно появился через пять минут. Позвонил, я ему открыл. Молодой человек, пухлое, красивое лицо, как мне показалось – немного самодовольное. Безукоризненно одет, с неброской, ненавязчивой элегантностью. Вид у него чуть легкомысленный и чуть небрежный, даже насмешливо-снисходительный. Ничуть он не походил на моего раба и ласкателя, как отрекомендовала его Лидия. А уж на архитектора и вовсе не был похож. Он вообще не был похож ни на одного современного человека; все современные люди казались мне подавленными или безликими. У этого же было высокое мнение о себе и еще что-то, какое-то собственное достоинство, что сквозило в каждом движении, в каждом жесте. Только проговорив с ним полчаса, я понял, что ему не чуждо ни хорошее воспитание, ни та естественная почтительность, с которой человек должен вести себя со своим шефом. Но он действительно оказался болтуном, слова так и лились из него с непринужденной легкостью, так что я вскоре даже стал завидовать ему.
Мы сели в холле у низкого столика. Я тут же предложил:
– Хочешь выпить?
– А Лидия дома?
– Нет, но скоро вернется.
– Вот и хорошо, когда вернется, тогда и угостит. Мне неудобно, чтобы ты меня обслуживал.
Я не стал настаивать. Он сидел на диване, а сидеть на мягком диване совсем не просто. Но поза его была совершенно естественной и все же почтительной, будто он находился на международной конференции вместе с высоким начальством.
– Ты какими языками владеешь? – внезапно спросил я.
– Свободно говорю по-английски, по-французски, по-итальянски.
Я нарочно начал с этого нелепого вопроса. И он, кажется, понял, почему.
– А по-немецки?
– Понимаю, но говорить избегаю. Этот язык тяжеловат для моего речевого аппарата.
Рот у него действительно был изящный, почти женский.
– А где ты учил языки?
– Дома, в детстве. Я из старинной зажиточной семьи. Мой дед был министром, отец деканом юридического факультета при бывшем режиме… Все они говорили на двух – трех языках…
– Вот это да! – воскликнул я с притворной наивностью. – Как же ты добрался до своего высокого поста?
– Благодаря тебе, – спокойно ответил он.
– Я настолько силен?
– Силен – не то слово. С тобой просто стараются не спорить. Предпочитают выполнять твои желания, хотя это и не всем нравится.
– Ты хочешь сказать, что я скандалист?
– Зачем скандалист, тебе это не нужно… Не может быть скандалистом человек, который уважает себя. Ты просто сгибаешь их своей железной логикой, причем делаешь это несколько особым образом. Ты вообще не слушаешь, что тебе говорят, кто бы перед тобой ни был, вплоть до министра, просто разматываешь свой клубок, пока они совсем не ошалеют.
Мне нравилась его манера выражаться.
– И давно ты мой заместитель?
– Лет десять… В сущности, я не являюсь твоим первым заместителем. Тебе не нужны заместители… Но скажи мне, старикан, ты в самом деле ничего не помнишь?
– Ничего, – ответил я. – Ничегошеньки. Он призадумался.
– В самом деле нехорошо. Но не так уж и плохо. Я бы отдал царство за то, чтобы забыть все глупости, которые наговорил за свою жизнь… В пьяном состоянии, конечно. Что еще остается человеку в жизни, кроме как говорить глупости. Такое проклятье наложил на него бог, когда выгнал из рая…
– И по каким вопросам я с тобой советовался?
– Да, пожалуй, по всем… В первую очередь тебе нужен мой вкус. Я не стал бы этого говорить, но сейчас у меня просто нет другого выхода. Ты должен знать истину. Точнее, все истины.
– Означает ли это, что у меня нет собственного вкуса?
– Нет, конечно, ни в коем случае. У тебя есть вкус. И он, наверное, лучше, чем у меня. Но он у тебя собственный, индивидуальный. Ты творец, ты должен доверять своему вкусу, иначе ты не мог бы создать ничего своего. Иначе ты, как я, растворился бы в чужих вкусах и мнениях. И потерял бы свое лицо… До сих пор все ясно?
Тогда мне вовсе не было ясно. Что такое вкус? И чем он отличается от таланта или знания?
– Ничего, давай дальше.
Он озадаченно смотрел на меня.
– Старикан, тебе, кажется, вовсе не ясно. Слушай, существует такая профессия – дегустатор. Это человек, пробующий на вкус продукты – разные продукты. Не помнишь?
– Да, это слово мне известно.
– Я приведу тебе пример. Есть дегустаторы по винам. Но хороший дегустатор совсем не значит хороший выпивоха. Дегустаторы не пьют, не курят, едят только простые блюда… Они должны беречь чувство вкуса, чтобы не испортить его. Иметь вкус – это, может быть, значит не иметь собственного вкуса. Иначе ты одобрял бы только то, что нравится тебе. А люди на свете разные, как есть разные сословия, классы, общества…
Кажется, я начал что-то понимать. Наверное, вкус – это особый вид восприятия; если так, должны существовать люди, одаренные способностью различать разные вкусы и вкусовые качества, – почему бы и нет.
– А чем занят твой вкус? – шутливо спросил я. – Ты пробуешь вместо меня вина и сигареты?
– Я пробую вместо тебя все блюда, которыми тебя угощают. Все проекты, то есть… Зачем тебе портить свой вкус, когда можно портить мой, – и он засмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84