Их длинноклювые головы, ужасные челюсти, бесчисленные узловатые щупальца тянулись вслед Лилит. Она лежала в агонии, или была парализована страхом, и не смела хотя бы шевельнуть пальцем. Я сомневаюсь в том, что эти ужасные твари когда-либо видели детей, но ни одна из них, конечно, не попыталась дотронуться до ребенка; ни один из омерзительных членов этой компании не сунулся, чтобы проникнуть сквозь строй маленьких телохранителей принцессы, чтобы добраться до нее.
– Малютки! – крикнул я. – Держите своих слонов поближе к принцессе. Не бойтесь, они не дотронутся до вас!
– Что дотронется до нас? Мы не понимаем, чего нам нужно не бояться! – ответили они; и я понял, что они даже не подозревают ничего о тех выродках, которые роятся вокруг них.
– Тогда не обращайте внимания, – ответил я, – только держитесь поближе.
Их защищало то, что они не видели! Они были не в состоянии увидеть, и это служило им защитой. То, чего они ни при каких обстоятельствах не могли испугаться, не могло нанести им какой-либо ущерб.
Но я-то насмотрелся той ночью на чудищ! Мара на несколько шагов опережала меня, когда между нами показалась и бросилась на тропинку между нами бесплотная голова без тела. Леопардиха, шипя, кинулась на нее откуда-то сзади, между слонами, и схватила было эту голову, но та, корча жуткие рожи и испуская тошнотворные вопли, быстро вывернулась, вырвалась и зарылась в землю. На руках я держал мертвую девочку, и она берегла меня от страха; я безразлично рассматривал чудовищ. Должен сказать, однако, что мало где еще можно увидеть столько омерзительных тварей сразу!
Мара по-прежнему ехала впереди меня, а леопардиха теперь шла за ней по пятам, мелко дрожа, потому что было очень холодно, когда внезапно земля впереди и слева от меня стала вспучиваться, и низкая подземная волна подкралась к нам. Она росла выше и подкрадывалась ближе, оттуда вывернулась жуткая голова с какими-то сверкающими трубками вместо волос и раскрыла огромный овальный рот, пытаясь добраться до меня. Леопардиха бросилась на нее, но голова отступила перед ней и исчезла.
Почти прямо под нашими ногами выросла другая голова – огромной змеи со светящимися, переливающимися зрачками в глазах. Снова леопардиха пошла в атаку, и снова ничего не обнаружила. На третье чудовище она кинулась уже в ярости – и снова зря, после чего продолжила путь с угрюмым видом, перестав обращать внимание на разнузданных призраков. Но я сознавал, что они опасны, и спешил пересечь низменность побыстрее, тем более, что Луна вела себя странно. Она только-только взошла, а уже казалось, что вскоре сядет, просто сделав неудачную попытку, и все же я пока еще видел ее заходящую спину во всю ширь. Дуга, по которой заходила Луна, была очень пологой; и вот она стала быстро закатываться.
Мы почти уже выбрались из долины, когда между нами и ее границей поднялась длинная шея, наверху которой, как бутон какой-то адской лилии, торчало нечто, что казалось головой трупа; рот, полный собачьих зубов, был полуоткрыт. Я ехал прямо на него; он отступил, но затем вытянулся вновь. Госпожа уже ступила на твердую землю, но леопардиха, которая была между нами, снова обернулась и вцепилась в глотку чудовища. Я остался там, где был, чтобы присмотреть за слонами, которые с принцессой и детьми выбрались на берег целыми и невредимыми. Затем я повернулся, чтобы посмотреть на леопардиху. И в этот миг Луна села. Мгновение еще я видел, как змея и леопардиха сражались в облаке пыли, а затем темнота скрыла их. Вздрогнув страха, мой конь обернулся и в три прыжка догнал слонов.
Когда мы поравнялись с ними, что-то, похожее на бесформенное желе, укрыло принцессу, и тут же сверху сел белый голубь, вонзая в это нечто свой клюв. Я услышал хлюпающий всасывающий звук и слез с коня. Затем я услышал женский голос; кто-то говорил с Марой, и я узнал этот голос.
– Я боюсь, она умерла, – сказала Мара.
– Я пошлю за ней, и ее найдут, – ответила Мать. – Но почему, Мара, ты до сих пор боишься за нее или за кого-то вообще? Ей не будет вреда от того, что она умерла, делая то дело, которое должна была сделать.
– Мне будет жаль потерять ее, она была хорошей и мудрой. Все же я не хотела бы пользоваться ее жизнью дольше, чем ей отпущено.
– Она ушла, сражаясь с нечестивым, и воскреснет с праведными. Мы очень скоро увидим ее снова.
– Мать людей, – сказал я, хотя все еще не видел ее, – мы пришли к тебе, и нас много, но большинство из нас – Малютки. Примешь ли ты нас всех?
– Вы все – желанные гости, – ответила она, – рано или поздно все будут, как дети, так как все отдохнут в моем доме! Блажен тот, кто уснет юным и по своей воле. Мой муж как раз сейчас готовит ложе для Лилит. Она и не молода, и оказалась здесь не совсем по своей воле, но то, что она все же пришла, действительно хорошо.
Больше я ничего не слышал. Мать и дочь вместе ушли в темноту. Но где-то вдали мы увидели огонек и направились к нему через верески.
Адам стоял в дверях, держал свечу, чтобы проводить нас, и разговаривал со своей женой, которая внутри дома принесла и положила на стол хлеб и вино.
– Счастливые дети! – услышал я ее голос. – Ведь за ними постоянно присматривала моя дочь! Воистину, это же величайшее счастье на свете!
Когда мы добрались до двери, Адам почти весело пригласил нас войти. Он поставил свечу у входа и, подойдя к слонам, взял принцессу на руки, чтобы внести ее внутрь, но она оттолкнула его, а затем, растолкав и своих слонов, встала между ними, выпрямившись во весь рост. Звери отошли от нее в сторону и оставили ее с ним, кто был ее мужем, устыдившись, несомненно, этой ее мрачной непристойности и непокорности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96