Вейлон во все глаза смотрел на ее грудь, на розовую раковину ее губ.
А потом повернулся, чтобы бежать.
Его мать тоже здесь оказалась. Она остановила его, сильно ударив по лицу, так что он отлетел назад, стукнулся о дверную раму душа, взвыл от боли и сполз на пол. голова стала тупой и кружилась.
– Ты не послушался меня, маленький говнюк, – сказала мать. – Наконец-то все складывается. Я наконец стала частью чего-то хорошего, а ты хочешь все разрушить. Знай же ублюдок, я тебе не позволю, так и знай, паразит. Они даже предлагают тебе секс, а ты воротишь нос, а сам занимаешься мастурбацией, пока у тебя руки не начинают отваливаться.
– Подержите его, мы сейчас, – произнес мистер Соренсон, и Вейлон услышал, как они приближаются со стороны душевых кабин.
Пока они договаривались, он напрягся, и сознание прояснилось. Потом напряг ноги. Вскочил и головой вперед кинулся на мать. Ударил ее в живот, ожидая встретить там металл, но оказалось, что под кожей у нее мускулы, твердые, но все же эластичные.
Она охнула и шагнула назад, а Вейлон промчался в дверь душевых, швырнул на пол треножник, чтобы задержать преследователей. Огибая мать, он споткнулся, сделал большой прыжок, так что ее пальцы сомкнулись в воздухе как раз под его щиколоткой, а теннисная туфля угодила ей прямо в лицо. Вейлон даже услышал, как хрустнуло у нее в носу под его подошвой.
Он наступил на лицо своей матери, чтобы сбежать.
Но это была не его мать. Это не она.
От этой мысли у Вейлона потемнело в глазах, весь мир для него померк, стал бесцветным, серым и рыхлым.
И тут он услышал такое, что раньше слышал множество раз, но никогда не понимал, насколько мучительным, но бесценным оно было. Голос его мамы! Ее собственный, настоящий, обычный голос! И этот голос кричал:
– Беги, малыш, беги! – Она с усилием смогла повторить еще раз: – Беги!
А он уже и так бежал, но на бегу оглянулся, как футболист, рассчитывающий получить пас. Оглянулся, чтобы увидеть, как дела у мамы, может, она убежит с ним? Но она держала за ноги мистера Воксбери, когда он хотел броситься за Вейлоном, а вместо этого налетел на Соренсона. Воксбери и Соренсон одновременно нагнулись и вцепились ей в глотку так, что хлынула кровь и брызнула на шкафчики.
Вейлон испытал почти облегчение, когда увидел, что она умерла – это существо умерло.
Он уже добежал до двери и переключателей, которые регулировали освещение в спортзале. Слыша за собой топот, он опустил все рычаги вниз. Но в раздевалке свет не погас, только в спортзале.
Ближайшая дверь была закрыта: толстая хромированная цепь, на конце которой висел огромный замок, переплетала ручки. Но цепь не запирала дверь, она просто висела на случай, если понадобится. Вейлон с грохотом потянул за нее, развернулся и тяжелым концом сильно ударил Рональда по лицу, задев ему висок. Рональд упал на бок, изо рта у него посыпались металлические усики, разлетелись и задергались на полу. Завершая поворот, Вейлон махнул цепью и тяжелым замком попал по выключателям света, полностью их разрушив. Энергия победы и адреналин пели у него в крови, он кричал какой-то бессловесный вызов поверженному Рональду, но внутри все вопило: Мама! Моя мама!
Размахивая цепью, он плечом толкнул дверь, распахнул ее настежь и вломился в визжащую темноту спортзала. Тут Вейлон остановился отдышаться.
Было темно, но в слабом свете из дверей раздевалки Вейлон различил, что к нему приближаются белые халаты медсестер, словно одежды невидимых женщин, над линией шеи блестит что-то металлическое. А у входа – взрослые. Взрослые существа. Они тоже двигались в его сторону. Единственный путь на свободу есть только на стене – открытые окна.
Справа от двери находился выключатель. Вейлон видел, как им пользовался сторож. Он со всей силы надавил на него – складные автоматические трибуны загрохотали и стали выдвигаться со стены. По залу заметались слабые зубчатые тени. Люди падали, уползали в стороны.
Вейлон взмахнул цепью и с силой швырнул ее в темноту, туда, где должно быть лицо ближайшей медсестры. Цепь нашла свою жертву. Вейлон слышал, как медсестра вскрикнула и повалилась на вторую медсестру.
Потом Вейлон вспрыгнул на выдвинувшуюся скамейку трибун, которая оказалась к нему ближе всего, и побежал вверх вдоль плывущих алюминиевых лавок, балансируя на грохочущих, сползающих вниз скамейках, как будто развлекался серфингом на механической волне. Но в темноте было плохо видно, лишь небольшой уголок света указывал на открытое окно у самого потолка. Вейлон споткнулся, упал, разбил колено о металлический край трибуны, вскрикнул: «Вот блин!» и снова встал на ноги, хотя трибуны продолжали раскрываться под ним, как аккордеон.
Дети вопили, и Вейлон крикнул:
– Это монстры! Они превращают нас в тварей, они уже не люди! Бегите!
Его голос отдавался эхом, заглушал другие крики, а он все лез, спотыкаясь, вверх.
И вдруг он услышал, как множество голосов повторяют нечто вроде литании, что-то насчет ночного протокола: Ночной протокол, ночной протокол, и внезапно десятки пар маленьких огоньков с длинным узким лучом зажглись в зале. Это были крепко связанные попарно огни с очень узким лучом, похожие на свет миниатюрных фар, а по форме напоминающие…
Глаза.
Глаза взрослых в зале излучали свет. Их глаза светились, но не как у кошек, а как фары или спаренные лазеры. Цвет лучей был различным: от красноватого до зеленого. И они все удлинялись, каждая пара световых лучей шарила по залу, двойной стрелой протыкая пространство, металась, освещала детей. Свет сворачивал то туда, то сюда. Свет искал Вейлона в темноте огромного зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129