– В бельведере, там, наверху, живет старуха Эсколастика. В это время она уже спит. Ты зайдешь туда вот с этим фонарем, подойдешь к комоду, который стоит напротив ее кровати, выдвинешь второй сверху ящик, достанешь оттуда шляпную коробку и принесешь сюда.
Еле слышным голосом, глядя в пол, Хеорхина сказала:
– Только не голову, Фернандо! Все что угодно, только не голову!
Фернандо презрительно отмахнулся.
– Ничего другого нам не надо. Только голову. Мне стало не по себе, я вспомнил, что рассказывала Хеорхина. Нет, это невозможно, такого не бывает. И потом – почему я должен это делать? Кто меня может заставить?
– Почему я должен это делать? Кто меня может заставить? – возразил я слабеющим голосом.
– Как это – почему? А почему поднимаются на Аконкагуа Аконкагуа – самая высокая вершина Анд в Южной Америке, в Аргентине, близ границы с Чили (6960 м). – Прим. перев.

? От восхождения на Аконкагуа тоже никому нет пользы, Бруно. Или ты трус?
Я понял, что не могу отступить.
– Ладно. Давай фонарь и скажи, как туда подняться.
Фернандо вручил мне фонарь и начал объяснять, как поднимаются в бельведер.
– Погоди, – остановил я его. – А если старуха проснется? Она же может проснуться, может закричать. Что тогда делать?
– Старуха плохо видит, плохо слышит и еле передвигается. Не беспокойся. Самое худшее, что может случиться, – это что тебе придется вернуться без головы, но я надеюсь, у тебя хватит храбрости принести ее сюда.
Я вам уже говорил, что под бельведером находился чулан со всякой рухлядью, откуда можно было подняться по старой деревянной лестнице. Заведя меня в чулан, где даже не было электричества, Фернандо сказал:
– Когда поднимешься, увидишь дверь. Она без замка. Ты ее откроешь и войдешь в бельведер. Мы будем тебя ждать в моей комнате.
Он ушел, а я остался с фонарем в темном чулане, сердце у меня отчаянно стучало. Постояв несколько минут и спрашивая себя, что это за безумная затея и что меня заставляет идти наверх, если не собственное мое самолюбие, я поставил ногу на первую ступеньку. С возрастающим страхом я начал подниматься, шел медленно, сам стыдясь своей медлительности. Но шел.
Лестница и впрямь вывела на небольшую площадку, где была дверь в комнату сумасшедшей старухи. Хотя я знал, что она стара и бессильна, страх мой был так велик, что пот лил с меня градом и даже в животе схватило. Вдобавок я вдруг услышал, что от меня идет отвратительный запах – вероятно, из-за обильного пота. Но отступить я не мог, оставалось лишь поскорее выполнить задачу.
Осторожно, стараясь не шуметь, я нажал на дверную ручку – конечно, все будет не так уж страшно, только бы старуха не проснулась. Дверь отворилась со скрипом, который показался мне ужасно громким. В комнате было совершенно темно. На миг я заколебался – надо ли осветить фонарем кровать, на которой почивает старуха, и убедиться, что она спит, но я боялся, что от света она как раз может проснуться. И все же было жутко входить в незнакомое помещение, где живет взаперти сумасшедшая, и не проверить хотя бы, спит ли старуха или, быть может, бодрствует и следит за мной. Со смесью отвращения и страха я приподнял фонарь и пошел по комнате в поисках кровати.
Внезапно я едва не лишился чувств – старуха не спала, она стояла возле кровати, уставясь на меня широко открытыми, испуганными глазами. Похожая на мумию, крохотного роста, худющая, прямо живой скелет. Из ее иссохших уст вырвалось какое-то слово, вроде бы «масорка», но в этом я не уверен, потому что, завидев в полутьме ее фигуру, бросился к двери и кубарем слетел по лестнице. Примчавшись в комнату Фернандо, я все же упал в обморок.
Когда очнулся, Хеорхина поддерживала руками мою голову и из ее глаз падали крупные слезы. Далеко не сразу я вспомнил, что со мною было, а когда вспомнил, стало невероятно стыдно. Я был наедине с Хеорхиной. Фернандо, видно, удалился, наверняка что-нибудь съязвив на мой счет.
– Она не спала, – пролепетал я.
Хеорхина ничего не сказала, только молча плакала.
Эти двоюродные брат и сестра становились для меня все более загадочными – их тайны и привлекали меня, и устрашали. Они были словно служители неведомого культа, смысл которого я не мог постигнуть, лишь подозревая, что он связан с чем-то жестоким. То мне думалось, что Фернандо просто шутит, то вдруг одолевал страх, что он готовит мне какую-то опасную западню. Эти двое детей, жившие отдельно от прочих обитателей дома, напоминали мне короля с одним-единственным подданным, хотя вернее было бы сказать – верховного жреца с одним верующим, и я, оказавшись у них, словно бы превратился в единственную жертву мрачного культа. Фернандо презирал весь мир или горделиво не желал его знать, но от меня ему нужно было что-то, а что, я не мог определить – наверно, это «что-то» было связано с его смятенными чувствами, мрачными, порочными наклонностями, с ощущениями, вероятно близкими тем, какие испытывали ацтекские жрецы, когда на вершине священной пирамиды извлекали из своей жертвы трепещущее, горячее сердце. И еще более непонятно мне, что я тоже с неким мучительным наслаждением подчинялся ритуалу жертвоприношения, при котором Хеорхина присутствовала, как устрашенная юная жрица.
Дело в том, что это было только началом. Мне пришлось изведать еще немало очень странных и жестоких обрядов, пока я не сбежал, пока, ужаснувшись, не понял, что это несчастное созданье слепо, как под гипнозом, исполняло приказания Фернандо.
И теперь, через тридцать лет, я все еще тщусь понять, каковы были отношения между этими двумя, и не могу этого определить. Они были как два мира, во всем противоположных и, однако, внутренне связанных неизъяснимыми, но неразрывными узами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158