сначала его произвели в унтер-офицеры, затем в фельдфебели, в подчинении у него был взвод из числа предателей Родины, также завербованных тайной полевой полицией. Конечно, звания немецкое командование присваивало ему не за красивые глаза, пришлось выслуживаться, выполнять самую грязную работу: пытать попавших в плен партизан, расстреливать замеченных в сочувствии к ним, жечь дома, целые деревни, где был обнаружен хотя бы один партизан.
Сам «граф» лично никого не пытал — он ведь благородного происхождения! — но при случае любил выстреливать беззащитной жертве из парабеллума в затылок. И все это делал с улыбочкой, на подчиненных никогда не повышал голоса, пил не шнапс, а только марочный коньяк.
За время службы в ГФП был награжден гитлеровским командованием двумя медалями — «Ост-медалью» и «Бронзовой медалью Восточных войск II класса с мечами».
Вот, пожалуй, и все, чем располагал Комитет государственной безопасности СССР о Гривакове.
В заявлении Клавдии Михайловны, хорошо знавшей Гривакова в годы его деятельности в тайной полевой полиции, сообщалось, что совсем недавно она увидела карателя на турбазе «Солнечный лотос», где работает приходящей уборщицей. Приезжал он туда на машине с женщиной, на вид гораздо моложе его. На турбазе Гриваков пробыл двое суток, иногда садился в «Жигули» и куда-то надолго уезжал, а женщина — яркая блондинка — загорала на пляже.
Клавдия Михайловна убирала дощатый летний домик, когда впервые увидела его. Нет, она не сразу узнала в пожилом, хорошо одетом, седом мужчине Гривакова, мельком посмотрела на него и продолжала перестилать кровати. Мужчина пристально глядел на нее, а потом поспешно вышел из домика. В этом ничего удивительного не было: когда убирают, все норовят освободить помещение. Если Клавдия Михайловна и не узнала сразу Гривакова, то он ее вполне мог узнать: у женщины над верхней губой было небольшое родимое пятно. Оно было и у той самой восемнадцатилетней партизанки Клавы, которую в 1942 году схватили каратели и больше месяца держали у себя… Она видела, как мужчина пошел на пляж. У нее было такое впечатление, что ему хочется побежать, но он сдерживает себя…
Клавдия Михайловна закончила уборку в этом доме, перешла в другой и поймала себя на мысли, что ее гложет какая-то смутная тревога… Сразу она даже не поняла, в чем дело. Еще раз — когда шла домой через пляж — увидела мужчину рядом с блондинкой. Они загорали и негромко разговаривали. «Пожалуй, они не муж и жена…» — подумала Клавдия Михайловна. Придя в деревню Замошье, она наконец поняла причину своего беспокойства: седой мужчина чем-то напомнил ей фельдфебеля Гривакова! Чем? Очевидно, этим быстрым, будто прицеливающимся взглядом. О, как она ненавидела этот взгляд!.. Интуитивно чувствовала, что это Гриваков. Беспокойство все больше овладевало ею, нужно еще раз увидеть этого человека, — внешне-то он совсем не походил на фельдфебеля… Она бросила домашние дела и отправилась на турбазу. Седого мужчины и блондинки там уже не было. Директор Владимир Зыкин сказал, что отдыхающие вдруг заторопились и на ночь глядя уехали. Как она кляла себя, что даже номера машины не запомнила! Знает только, что это были светлые «Жигули», — в марках автомашин она не очень разбирается, но тут надпись запомнилась, и еще у машины много фар впереди.
Вот и все, что ей известно о неожиданном посетителе турбазы «Солнечный лотос». Путевок в папке регистрации отдыхающих не было: одно дело, если бы они приехали на месяц, а тут всего на два дня… Когда турбаза пустовала, Зыкин принимал желающих пожить здесь и без путевок. Известно лишь, что приезжий назвал себя Николаем Семеновичем, на турбазе был впервые.
А потом эта ужасная катастрофа… Местная ГАИ молоковоз нашла, шофера допросили, но он утверждает, что в тот вечер не садился за руль, потому что был в гостях у приятеля в соседней деревне, а грузовик оставил, как обычно, за домом. Свидетели подтверждают его показания. Есть подозрение, что, воспользовавшись ротозейством шофера, подростки угнали грузовик и совершили наезд…
— Все это, Павел Петрович, и предстоит вам на месте выяснить, — подвел итог сообщению подполковника генерал, обращаясь к худощавому мужчине, которому можно было от силы дать лет тридцать.
— У тебя отпуск, кажется, в сентябре? — взглянул на капитана Рожков.
— Так точно, с пятнадцатого сентября, Николай Евгеньевич.
— Павел Петрович — заядлый охотник, — ввернул подполковник. — А в сентябре открывается сезон.
— Где охотитесь? — заинтересовался генерал. В прошлом он и сам любил на досуге побродить по лесам с ружьем.
— На Карельском перешейке, товарищ генерал, — ответил Шорохов.
— С собакой?
— У меня сеттер, товарищ генерал. Поднимает куропаток, рябчика.
— Мелкая дичь, — усмехнулся генерал. — Придется вам теперь, Павел Петрович, поохотиться на крупного зверя. Я даже не знаю, с кем его, Гривакова, и сравнить. Волк и тот обидится на такое сравнение.
— На волка я ходил, — сказал Шорохов.
— Не думайте, капитан, что задание из простых, — посерьезнев, сказал генерал. — У вас есть ко мне вопросы?
— Есть, товарищ генерал, — сказал капитан. — Почему все-таки Гриваков надумал «породниться» именно с графом Потемкиным, а, скажем, не с князем Долгоруким или Волконским?
— Бедные аристократы прошлых веков, наверное, перевернулись бы в гробах, узнав, какие объявились у них в сороковых — пятидесятых годах нашего столетия кровавые родственнички! — рассмеялся генерал. — Вы что же, думаете, в этом есть какой-то тайный смысл?
— Гриваков явно тяготел к петербургской знати, — без улыбки заметил Шорохов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32