Меняла ловкими белыми пальцами принял пергамент и внимательно прочел текст два раза.
– Кто выдал его вам, уважаемый? Простите, но мое ремесло требует точности.
– Я получил вексель в Виминации в обмен на сданные 1532 денария в отделение вашей конторы. 32 денария пошли в уплату за услуги. Расписку на получение выписал мне Дуилий Феликс.
Агент обернулся в глубину лавки:
– Публий! Прими и учти вот этот вексель. Но включи его в расходы нового месяца! Отсчитай центуриону 1500 денариев.
– Я хотел бы тысячу монет получить в золотых ауреях и пятьсот денариями и дупондиями!
– Публий! Тысячу денариев – ауреями!
Деньги пересчитали три раза. Два – ростовщики. Третий – Тициан. Тисса с изумлением рассматривала объемистый холщовый кошель. Центурион, уверенно расталкивая локтями толпу, протискивался к месту торговли рабами. На низком дощатом помосте переминались выставленные для продажи невольники. Ноги их были выбелены мелом. Мужчины связаны. Женщины и дети скреплены одной веревкой за шеи. Победоносная война с даками привела к выбросу на рынки Римской империи огромного числа дешевых пленников. Средняя цена мужчины колебалась от сорока до восьмидесяти денариев. Женщины – тридцать-шестьдесят. Дети шли по двадцать, редко по сорок денариев.
Барбий несколько раз прошелся вдоль площадки, высматривая нужный объект. У всех рабов без исключения глубоко запавшие глаза и бессильно опущенные руки говорили об усталости и апатии. Работорговцы предпринимали всевозможные ухищрения, стараясь подать товар лицом. Зубы людей отбеливались смесью мела и пережженной дубовой коры, тела натирались оливковым маслом. Ногти аккуратно подрезаны. Женщины помоложе непрерывно жевали комки кедровой смолы с нардом для того, чтобы изо рта шел приятный запах.
Сильно исхудавшая девочка-подросток изумленными глазами уставилась на Тиссу. Даже Тициан заметил, как побледнела и напряглась его подопечная.
– Марк! Выкупи эту рабыню! Возьми ее! Я прошу тебя. Ведь ты же пришел купить матери служанку. Заклинаю тебя, римлянин!
– Кто она? Ты что, знаешь ее? – центурион чуть не оробел перед таким натиском.
– Я потом когда-нибудь все расскажу тебе. Купи ее!
– Но она самая неказистая из всех. Да и что эта девчонка умеет делать? Она же не знает никакого ремесла.
Глаза Тиссы наполнились горестными слезами.
– Марк! Она вышивает не хуже меня. А убираться по дому умеет любая женщина.
Центурион недоуменно пожал плечами. Отыскал взглядом продавца. Здоровенный, пузатый киликиец жевал песочные печенья на медовом сахаре.
– Сколько просишь за ту дохлятину?! – брюзгливо поинтересовался препозит у киликийца. Торговец заткнул плеть за пояс, стряхнул с подбородка крошки. Брови его сошлись в один рыхлый бугор. Он соображал.
– Она вовсе не дохлятина, как вы изволили выразиться, доблестный. Я перекупил ее у солдат цезаря Траяна Августа, да будут милостивы к нему боги, на левом берегу Данувия. Она свежа и нетронута. Центурион, сторговавший мне девочку, клялся водой Стикса.
Тициан резким жестом оборвал хвалебную тираду продавца.
– Слава богам, я не первый год таскаю меч на поясе. И прекрасно знаю, каких девственниц сплавляют маркитантам мои легионеры. При этом они поклянутся и костями родного папаши! Короче. Может, ты хочешь, чтобы я попросил любую бабу на рынке проверить невинность твоей чудо-рабыни? Если брать девку на вес – она не потянет и двадцати денариев. Если по пригодности к работе, то не вытянет и на десяток.
Киликиец, насупившись, выслушивал резонные замечания маститого, несмотря на молодость, покупателя. Тисса тоже с напряжением вслушивалась в диалог. Рабыня, понимая, что речь идет о ней, присела на помосте и с надеждой обхватила свои выбеленные известью голени.
– Сколько же ты предложишь?
– Чтобы не обидеть себя, дал бы двадцать. Но когда думаю о трудностях, с которыми ты волок ее от Дакии до Паннонии, считаю, надо дать двадцать пять.
– Торгуйся с ларами ее покойных предков! За такую цену продают облезлых шавок!
– Тридцать!
– Послушай, центурион. Зачем тебе такая замухрышка? Посмотри вон на ту рыжую или вот на эту светленькую. Возьми бечевку, измерь ее бедра, хочешь, поцелуй для пробы. Они зажгут негасимый пожар в твоей постели!
– Я сказал и повторяю последний раз – тридцать.
– Ну если так, – работорговец вытащил плеть, – то сорок – и ни денарием меньше.
Тисса подала девочке руку, и та, колеблясь, тихонько скользнула вниз. Пока Барбий Тициан составлял продажные документы, они заговорили между собой по-дакийски.
– Ранта, ничего не говори. Я такая же рабыня, как и ты. Расскажи мне о себе. И не плачь. Не плачь! Наш господин – хороший человек. Он не такой, как остальные.
Младшая дочь Дазия грязной исхудавшей рукой вытирала слезы, бегущие по щекам.
– Мама осталась в Сармизагетузе вместе с папой. А я и Тереса успели убежать из города. Нас было человек двадцать. Никто не знал, куда идти. Пошли в сторону Ампела. Мы надеялись по дороге встретить кого-нибудь из наших. Из даков. Но утром следующего дня нас догнали чернокожие всадники. Связали, а ночью в сарае надругались, – девочка зарыдала сильнее. – Потом всех распродали в разные места. А меня купил вот он. – Ранта указала на киликийца, с довольным видом укладывавшего ауреи в мошну.
– Не плачь! Теперь все позади.
– Я только и надеюсь: может, где встречу папу или маму.
Тисса прикусила губу. Несчастная ничего не знает. Нет. Сейчас не стоит говорить ей о том, что ее отец и мать выпили яд из общего котла на площади. Позже. Много позже. Когда все забудется. Хотя, можно ли забыть прошедшее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167