Связываться с блэкджеками Мэтт не любил. С одной стороны, конечно, революция – дело, для которого все средства хороши. Даже связь с преступным кланом сумасшедших психотехников, непонятно как выжившим в протекторате после перемирия сицилийской мафии и якудза. С другой стороны – от людей, почитавших за великого учителя самого Джека-Потрошителя, можно было ожидать чего угодно. Сколько людей, думавших, что блэкджеки относятся к нему положительно, нашли свою смерть на их черном алтаре? А эта их манера назначать местом для важных встреч городское кладбище? Тот, кто вне закона, был вынужден – на свой страх и риск – определять временем встречи полночь, чтобы свести число свидетелей их бесед к минимуму.
И все же иного выхода у Мэтта по большему счету не было. С «психами», обманувшими Рейгана и поставившими под угрозу все дело революции, следовало разобраться как можно скорее. Самым обидным в этой истории оказалась сумма, которую запросили блэкджеки, – триста фунтов стерлингов. Как будто нарочно.
– Я еще раз повторю, они опасны, – говорил Мэтт, стоя перед тремя старейшинами блэкджеков. – Мои люди опознали в них тех, кто уцелел после нападения на машину императорского представителя.
Старейшины даже не пошевельнулись, хотя Мэтт превосходно помнил, что в последнее время клан серьезно сократился. Последней известной Мэтту потерей стала смерть психотехника, прикрывавшего от внешних воздействий человека, стрелявшего возле дворца по паромобилю.
Иногда отсутствие видимой реакции приводило клиента блэкджеков в бешенство. О том, что он перешел грань допустимого, человек узнавал на своей шкуре, когда во время прогулки неосторожно лишался пальцев, ушей или глаз. Сейчас Мэтт вплотную приблизился к тому, чтобы испытать что-то похожее на себе.
– Если разделаетесь с ними меньше чем за двадцать четыре часа, получите от меня премию, – под воздействием трех пар внимательно следящих за ним глаз объявил Мэтт. – Вот вам задаток.
Банкноты вырвались из рук революционера, проплыли по воздуху и скрылись в необъятных рукавах старшего блэкджека.
Не проронив ни звука, старейшины развернулись и скрылись за склепом. Аудиенция была окончена, охота на комиссаров началась.
Аэродром в Сан-Франциско был знатный, больше гатчинского раза в три. Правда, Дмитрий, поймав мои восторженные эмоции, тут же объяснил, что тут виновата война. В довоенные времена аэродромов было четыре, да и размерами они не блистали. Когда же британцы напали на протекторат, три аэродрома отдали под военные дирижабли, а гражданские корабли стали сажать на четвертом, который располагался таким образом, что обеспечивать на нем режим секретности было совсем уж нереально. Этот аэродром сначала увеличили вдвое, затем стали добавлять причальные мачты без какого-либо предварительного плана, размещая ангары и газохранилища уже постфактум, рядом с этими мачтами. Спрос рождает предложение, наглядная иллюстрация.
«Зенон» хотя и считался военным кораблем, чести размещаться на военных аэродромах не удостоился. Японцы не доверяли иностранцам, и ни один дирижабль без императорской эмблемы не приземлился бы на их военных базах. Держать же вооруженный корабль на видном месте не пожелала администрация гражданского аэродрома. Разумеется, все надлежащие извинения были произнесены, однако факт оставался фактом – дирижабль, представляющий международную Комиссию, располагался в самом дальнем конце, среди малотоннажных каботажников техасских и мексиканских торговцев.
Предложение нанять паромобиль или рикшу мы, не сговариваясь, отвергли. Паромобиль – памятуя о происшествии возле дворца протектора, рикшу – из нежелания утратить мобильность. Порою даже секунды может оказаться достаточно, чтобы чего-то не успеть, – выбраться из коляски рикши меньше чем за четыре секунды не смог бы ни один из нас, мы это проверили еще утром, когда заблудились в городе – один экземпляр карты Сан-Франциско остался у Островского, другой лежал в гостинице.
– Нам придется отправить «Зенон» с сообщением для Комиссии, – рассуждал Дмитрий, пока мы проходили под гондолами бразильских транспортников. – Ночевать в гостинице мы тоже не можем – там найти нас проще простого. Остается вернуться в ночлежку для малоимущих…
– …или угнать паромобиль, – высказал я появившуюся только что мысль. – Вряд ли революционеры додумаются обыскивать каждую машину. В паромобиле тепло – там ведь есть котел, мы сможем свободно перемещаться по городу.
– Идея интересная, – признал напарник. – Только машину ведь будут искать, обратятся в полицию. Вряд ли в протекторате много гражданских машин.
– Можно взять не гражданскую машину, а, скажем, машину общественных служб, – заметил я и тут же осекся. Если в протекторате введено военное положение, на нас моментально натравят военную полицию, подключат контрразведку – может получиться недурственный международный скандал.
– Все равно идея интересная, – утешил меня Дмитрий, высматривая корпус «Зенона».
Вокруг причальной мачты авиаторы выставили караул, все как положено. Документов при себе у нас, разумеется, не было. Ни документов, ни мечей, однако Дмитрия узнали, отдали ему честь.
На борту курьера обязанности кока исполнял судовой врач, поэтому перед завтраком я успел переодеться и даже набросать короткое письмо сэнсэю. Пусть знает, что со мной все в порядке, что его ученик честно служит Отечеству и пока что репутацию мариенбургской психотехнической школы ничем не запятнал.
– Через неделю нога будет в полном порядке, – уведомил врач, появляясь в кают-компании с подносом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136