Аверинцев (60, с. 408).
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ 14
О плачевных результатах полемики Л. Шпитцера против этимологических штудий
Хайдеггера будет сказано в разделе о постмодернизме; здесь же мне хотелось бы
привести комментарии С. Аверинцева к "Строению слова" П. Флоренского,
показательные в том плане, что их автор, отчетливо осознавая "опасность"
подобного рода философствования, в то же время стремится обосновать
правомочность такого подхода именно для философии: "Автор (Флоренский -- И. И.)
разнимает слово на его составные части, допытываясь от него его подноготной,
восстанавливая его стершийся, изначальный смысл (примерно так, как это в более
позднюю эпоху делает со словами своего языка М. Хайдеггер). Конечно,
"изначальный смысл" рекомендуется понимать не чересчур буквально -- и для
русского, и для немецкого мыслителя искомыми является отнюдь не временная, не
историческая, не генетическая, но смысловая "изначальность" слова: такое начало,
которого, если угодно, никогда не было, но которое всегда есть, есть как
"первоначально", как рrincipium ("принцип"). Этот же тип отношения к слову можно
встретить у некоторых поэтов ХХ в.: и для них "изначальность" есть никоим
образом не прошлое, но скорее будущее (исток как цель). Все это необходимо
помнить при подходе Флоренского к этимологизированию" (60, с.406-407).
Об этом подходе к этимологизированию "приходится помнить" и всякому, кто
занимается Дерридой, да и вообще постструктурализмом в целом. Но, пожалуй, самое
интересное можно найти в следующем примечания Аверинцева, где он рассуждает о
необходимости подобной этимологической процедуры для "духовной культуры",
Отмечая, что и сам Флоренский характеризовал некоторые свои "этимологические
раздумья" как "маловероятные" (что его, впрочем, отнюдь не останавливало),
Аверинцев приводит крайне интересное, с моей точки зрения -- в смысле своей
поучительности -- оправдание подобной практики "символической эксегесы": "Так:
этимология "маловероятна", и все же можно сказать", для этого достаточно, чтобы
имеющее быть сказанным провоцировало акт интуитивного усмотрения. Настоящее
содержание мысли Флоренского, по его собственному слову, показуется, но не
доказуется"... Этимология здесь -- только "символ", почти метафора, почти
декорация при акте "показания" усмотренного. Разумеется, это художническое,
игровое отношение к "аргументам" (которые, согласно вышесказанному, как раз не
суть аргументы) ставит эту глубокомысленную и плодотворную философию языка в
весьма косвенные отношения к языкознанию. Но подчеркнем: "косвенные
15
отношения" отнюдь не значит "никакие отношения". От "духовности" нашей "духовной
культуры" очень мало осталось бы, если бы из нее была изъята вся система
косвенных, необязательных и постольку свободных отношений между размежеванными
"доменами". Свобода эта таит в себе опасность не-должного переступания границ,
что само по себе не может быть против нее аргументом (как пресловутые
недоразумения с шеллинговской натурфилософией и гегелевской философией истории
отлично объясняют, но отнюдь не оправдывают принципиальную нетерпимость к такому
типу работы ума, который попросту требует не слишком буквального понимания и при
таком условии служит бесценным стимулятором и для "собственно науки")" (там же,
с. 408).
Не углубляясь особо в природу подобного рода оценки, которая по направленности
своей аргументации вполне применима, как мы уже видели, и для Хайдеггера и,
естественно, для Дерриды, отметим лишь, что такая защита в глазах рациональности
хуже всякого обвинения, и, напротив, в глазах интуитивиста и иррационалиста (или
мистика) -- совершенно законное обоснование выдвигаемых постулатов, вне
зависимости от того, понимаем ли мы мистицизм в вульгарном смысле нелепых
предрассудков и диких варварских обычаев, или в высоком смысле утонченной
философской рефлексии, примерами которой наполнена вся история человечества.
Собственно, все зависит от той позиции, которая выбирается, и от того, насколько
этот выбор сознателен.
В данном случае меня интересует даже не столько позиция
самого Аверинцева с ее ощутимым ироническим обертоном от-
носительно "собственно науки, сколько выявленное им худож-
ническое, игровое отношение к "аргументам", легшее в основу
того широкого мировоззренческого и эстетически-
художественного течения жизни Запада, которое получало на-
звание постструктуралистско-постмодернистского комплекса (о
русском постмодернизме, набирающем сейчас силу, в рамках
данного исследования мы просто не имеем возможности здесь
говорить, хотя, разумеется, общеевропейскую -- в том смысле,
в каком Россию можно безоговорочно относить к Европе,
историческую укорененность и распространенность этого явле-
ния всегда следует иметь в виду, по крайней мере, не забывать
о ней, чтобы не создавать ложного впечатления об особой
диковинности" и абсолютной иноземной чуждости "постмодер-
нистской чувствительности").
Основную роль в выработке подобной установки на игро-
вое отношение к слову и мысли сыграл прежде всего Ницше, --
16 /Наличие/
как собственно для Дерриды, так и для всего постструктурализ-
ма в целом, который как философско-эстетическое течение во
многом является наследником ницшеанской традиции. Деррида
неоднократно высказывал свое отношение в Ницше, которого
особенно ценит "за систематическое недоверие ко всей метафи-
зике в целом, к формальному подходу к философскому дискур-
су, за концепцию философа-художника, риторическое и фило-
логическое вопрошание истории философии, за подозрительное
отношение к ценностям истины ("ловко применяемая услов-
ность, истина есть средство, и оно не одно"), к смыслу и
бытию, к "смыслу бытия", за внимание к экономическим фено-
менам силы и различию сил и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107