Молодая и, наверное, смазливая… когда не обливается слезами. А сейчас – глядеть противно: нос распух, глаза покраснели, светлые волосы растрепаны… Сержант еле заметно поморщился, слезливые женщины выводили его из себя. Он покосился на укутанного малыша, который лежал в корзинке и, благодарение небесам, молчал – больше женских слез Трумака раздражали только орущие младенцы.
Сержант перевел взгляд на задержанного, возле которого, обнажив дешевые мечи, стояли два солдата стражи. Это был высокий мужчина средних лет с тронутыми сединой волосами, чисто выбритый, похожий на лекаря из хорошего дома. Он стоял, скрестив руки на груди, глядя перед собой непроницаемыми черными глазами, и казался совершенно спокойным.
– Так, – кашлянув, проговорил сержант. Взгляд его быстро и внимательно обшаривал фигуру человека, отмечая каждую мелочь: дорогую неброскую одежду, перчатки из мягкой серой кожи, простроченные черным шелком, плащ с застежкой из черненого серебра. Гм…
– Симбар, доложи, что произошло!
Симбар, рыжеволосый уроженец Лутаки, самый смышленый в наряде, приступил к докладу, преданно уставившись на сержанта круглыми глазами:
– Вот эта белл шла по улице Каретников. – Он покосился на женщину, та высморкалась в угол косынки и прерывисто вздохнула. – Вдруг вот этот… э… господин бросился к ней, вырвал ребенка из рук, выхватил кинжал и…
– Хотел зарезать! – перебила женщина и гневно посмотрела на темноволосого человека. – Убийца!
– Правду говорит? – пробурчал сержант, бросая короткий взгляд на задержанного. Чутье подсказывало Трумаку, что надо держать ухо востро. Лучше всего поскорее сбагрить странного человека в городскую караульную, пусть там разбираются! В конце концов, за что им платят больше, чем простым стражникам, которые патрулируют улицы?
– Почти, – обронил задержанный невозмутимо.
Трумак раздраженно засопел. Неизвестно, что действовало на нервы сильнее: спокойствие человека, слезы, которые снова полились из глаз женщины, или прерванный разговор с богами.
– Разоружить его! – коротко рявкнул он. – Доставить в караульную, оттуда, если потребуют, в городскую тюрьму! Симбар, расскажешь старшему наряда, что к чему, ясно?
Тот понятливо кивнул.
Солдаты, переглядываясь, двинулись к человеку. Он спокойно и неторопливо снял перчатку с правой руки и отогнул воротник камзола. Блеснула приколотая с изнанки овальная золотая бляха.
Стражники поспешно отпрянули назад, наткнувшись на сержанта.
В другое время он съездил бы по уху сперва одному, потом другому, чтоб впредь неповадно было наступать ему на ноги, но сейчас Трумак даже не заметил этого. Он, не отрываясь, уставился на золотую бляху.
– Симон, городской палач, – заикаясь, пробормотал Тиго. – Палач с Драконьих скал!
– Да. – Симон небрежно поправил воротник, пряча бляху, кольца на руке сверкнули холодными искрами. – Иногда говорят и так.
Он искоса взглянул на Симбара, тот проворно отступил еще на шаг.
– Чего это ты побледнел, малый? – насмешливо поинтересовался палач, натягивая перчатку.
– Э… да… нет, – промямлил Тиго, неловко переступая с ноги на ногу. – Прошу прощения, белл…
Сержант с жадным любопытством разглядывал человека.
Ремесло заплечных дел мастера, видно, оплачивалось недурно: одна только серебряная пряжка на его плаще стоила бы Трумаку месячного жалованья! Выгодное это дело – головы отрубать… Имелись у палачей и другие доходы: в известные дни возле тюрьмы всегда толпились желающие приобрести кусок пеньковой веревки или клочок одежды казненного. Самым дорогим товаром считались сапоги повешенного. Чтобы скопить на этакое сокровище, сержанту пришлось бы полгода жить впроголодь! Немыслимо дорого, но от жаждущих приобрести не было отбоя, ведь всем известно, что вещи казненного приносят везение и богатство! А кроме того, палачи были искусны и в медицине, их частенько вызывали к богатым горожанам: врачевать переломы и вывихи, тоже за хорошие деньги, само собой!
Сержант подавил завистливый вздох.
Конечно, палачей презирали и боялись, им не подавали руки и даже запрещали селиться в городе, но при тех деньгах, что они имели, с этим можно было примириться. Дома палачей, возведенные за крепостной стеной, говорили о процветании лучше всяких слов.
Но тут неожиданно для себя Трумак представил черные холодные глаза, блеснувшие в прорезях кожаной маски, и зябко повел плечами.
– Э… белл… – Он помялся, соображая, как следует обращаться к такому человеку. Не называть же в самом деле его «белл палач»! – Вы и вправду…ну… собирались убить ребенка?
– Конечно нет, – усмехнулся Симон. Сержант провел языком по пересохшим губам, у него появилось крайне неприятное ощущение, что палач разглядывает его с профессиональным интересом. Взгляд непроницаемых глаз на мгновение задержался на могучей шее Трумака, он поспешно застегнул крючки на воротнике и отметил с досадой, что пальцы чуть дрогнули.
– Я хотел всего лишь провести лезвием ножа по горлу – поверьте, для блага самого ребенка, – продолжал палач.
Женщина громко всхлипнула. Сержант недовольно покосился в ее сторону и кашлянул:
– Но… зачем же?
– Одна из заповедей человека моего… ремесла – никогда не выходить из дома без оружия, – любезно пояснил Симон. – Я стараюсь ее не нарушать.
Он небрежно похлопал по ножнам, висевшим на боку.
– Существует древнее поверье: если, проходя мимо матери с младенцем, палач чувствует, что меч начинает колотиться в ножнах – этому ребенку в будущем суждена смерть на плахе.
Трумак услышал, как женщина ахнула. Палач скользнул по ней безразличным взглядом и продолжил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119