Я начал с вас и дошел до дочери Поппи…Энджел говорила в письме, что фамилия семейства, удочерившего дочь Елены, была Джеймс, и они жили в округе Вентура здесь, в Калифорнии. Они сказали Энджел, что назовут ее Мэри. Мэри Мэллори Джеймс. А потом все было совсем просто.Мария-Кристина была убита во время второй мировой войны – за рулем санитарной машины, а Елена, которая осталась одна, умерла много позже. Тогда попугай перешел к Арии. Таков конец этой загадочной истории. Но эта тайна дала мне возможность узнать о Поппи Мэллори, – добавил он задумчиво, – и думаю, не случись этого, я многое бы потерял, сам того не зная. Поппи была женщиной, которая жила сердцем, а не головой, а когда все пошло наперекосяк, она просто собрала осколки и бережно хранила их. Неукротимая – я выбрал бы это слово, если б захотел одним словом охарактеризовать Поппи.Лорен взглянула на него; ее голубые глаза были серьезными.– Тогда этот бокал поднимем в честь Поппи, – тихо проговорила она.– За Поппи, – повторил Майк. Наступило молчание, а потом он продолжил: – И за мисс Лорен Хантер – ее наследницу.Лорен вздохнула.– Боюсь, потребуется много шампанского, – сказала она, – потому что у меня просто голова идет кругом, как я подумаю о всех этих землях и этих миллионах. Что мне с ними делать?– У вас будут хорошие советчики, – успокоил ее Майк. – Либер позаботится обо всем этом.– Есть одна вещь, которую мне хочется сделать… – сказала она. – Помните, вы говорили, что Пьерлуиджи хотел учредить фонд в памяти своей сестры? Чтобы помочь бездомным молодым людям и дать им возможность поступить в колледж? Мне бы хотелось потратить на это часть этих миллионов. Пусть он будет называться фондом Поппи Мэллори. Можно также учредить отдельно стипендии имени Клаудии.– Это хорошее дело, Лорен, – сказал он тихо. Она пожала плечами.– Ведь я сама была одной из них – до прошлой недели. Они смотрели, как Мария радостно возилась, играя со своим большим мишкой.– Я знаю, что проблема с ее слухом достаточно серьезна, но врач надеется, что после операции он может восстановиться хотя бы частично, – Лорен взглянула на Майка с надеждой. – Он сказал мне, что она сможет говорить и понимать по губам – и это хорошо. И я просто счастлива, что не случилось чего-нибудь похуже.– А как насчет вас? – спросил он, встретившись с ней взглядом.– Может быть, я поступлю все-таки в Стэнфорд, – ответила она с готовностью. – Я подумала, что смогу купить домик неподалеку, и надеюсь, что они позволят мне жить там с Марией. Я смогу нанять няню и оплатить расходы на лечение.Потом она с благодарностью взглянула на Майка.– Жаль, что Поппи Мэллори никогда не узнает, как я ценю ее неожиданный подарок, потому что это и впрямь подарок. Я ничем не заслужила эти деньги.– Давайте просто скажем, что они попали в хорошие руки. Точно по адресу, – сказал с улыбкой Майк. – Знаете, Лорен, вот ведь что забавно… Я только что подумал, как мне нравится здесь, в Калифорнии, и я не прочь сам купить здесь домик. Поппи мне тоже оставила наследство – книгу, и Калифорния ничуть не хуже других мест, где бы я мог ее завершить. Может быть, мы станем соседями, Лорен. И когда вы будете уставать от своих энергичных парней из колледжа, надеюсь, вы захотите пообедать со мной так же, как сегодня. И не один раз?– Я буду только рада, – сказала Лорен, и ее голубые глаза засветились так, как светились, наверное, глаза Поппи, когда она была влюблена. ЭПИЛОГ 1957 Даже теперь, когда она была старой дамой, жившей в одиночестве на своей вычурной нарядной итальянской вилле – далеко от дома своего детства в Калифорнии, Поппи могла вспомнить, как смотрела на цветы, в честь которых дали ей имя – всего через неделю после своего рождения. О, конечно, ей всегда твердили, что это невозможно; что такой маленький ребенок даже и видеть-то толком не может. Но ведь это поле, взбегавшее вверх по холму перед старой индейской пристройкой, было распахано той же осенью и засеяно ячменем под зиму, и после обильных гроз нежные грациозные калифорнийские маки больше там не росли. И откуда ей знать тогда их так хорошо, если только они не запечатлелись в ее памяти?Закрывая глаза, она могла вновь пережить то волнение, невесомое, как полет, ощущение, что она на руках своей матери, тонкий аромат ее кожи, когда она брела, утопая по колено в душистом море цветов. Она помнила – вот она плывет вперед на вытянутых руках, словно ее мать хотела подарить ей ту радость, которая переполняла ее саму, когда она смотрела на сотни похожих на сердечки лепестков, порхавших от ветра в воздухе, как легкие стайки алых шелковистых бабочек. И Поппи могла словно снова заглянуть в их благоуханные пурпурно-черные глубокие чашечки, увидеть резную сердцевинку и золотистый пушок пыльцы на тычинках – так же ясно, как она каждый день могла видеть свое отражение в зеркале.Эту историю она часто рассказывала Лючи. Постарев, она стала делиться с попугаем только счастливыми воспоминаниями, но к тому времени он знал уже всю ее жизнь. Он знал все ее секреты.Она редко заговаривала с женщинами, которые приходили к ней из деревни прибираться на вилле – во всех этих тридцати двух комнатах, заставленных украшенными позолоченными завитушками мебелью, которую она презирала…– Весь этот красный плюш и кисточки, – говорила она Лючи, посмеиваясь над собой кудахтающим смехом. Эти женщины следили за тем, чтобы она ни в чем не нуждалась, и готовили ей ее одинокие трапезы; она подозревала, что они потихоньку подворовывали, но это ее не заботило – конечно, у них дома были дюжины ртов, которые надо было накормить. А ей, в конце жизни, нужно было заботиться только о своем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109