Дикари качали головами…
У одного из качавших головой в носу было продето золотое кольцо, и белые гости заметили это…
Да, вот как они встретились, эти двое братьев после многовековой разлуки: один нагой, в чем мать родила, с душой ребенка, еще погруженный в сладкий сон в опочивальне матери-природы, другой – облаченный в кольчугу, закутанный в одежды, как требовали условия его жизни. Первый увидел во втором посланца небес, но обман зрения должен был скоро обнаружиться; второй явился с запасом искусственных иллюзий и обрел действительность, которой не оценил.
На всех островах, куда Колумб заходил впоследствии, его принимали за белого бога, пока он и в особенности его команда не постарались образумить туземцев. Колумб не был жесток с ними и даже, когда ему пришлось управлять открытыми им колониями в качестве вице-короля и губернатора, не превышал по тогдашним понятиям своих прав завоевателя, но ему самому не очень повезло. Он торговал помаленьку рабами из туземного населения, не оскорбляя современной морали; всюду, куда он являлся, он очищал землю от золота и сумел изменить отношение туземцев к этому желтому металлу, который до тех пор ценился ими только потому, что он своим цветом напоминал Кецалькоатля; теперь они поняли его действительную ценность, видя, как белые дрались из– за него между собой, дрались так ожесточенно, что невольно возникал вопрос: во что ценится рыжая борода по сравнению с тяжелым золотым песком?..
Благоговение к посланцам небес получило трещину, и архангелы, оставленные Колумбом в укрепленном лагере на Гаити, были все перебиты раньше, чем он сам успел добраться домой; правда, все это были каторжники да грубые солдаты, способные только ловко вырывать из ушей туземцев золотые серьги и, не задумываясь, шагавшие через барьер грязи, сала и вони, который отделял их от туземных женщин; но в их числе погиб и бедный молодой Педро Гутеррес, поставленный во главе лагеря. О! эти белые боги оказались весьма и весьма смертными? Падали на землю, совсем как все другие люди, и от удара бамбукового ножа в сердце, и от удара дубинкой по голове, и от стрелы, пущенной в спину; в особенности, когда на одного белого накидывалось десятка два туземцев.
Вернувшись, Колумб нашел несколько скелетов, закопанных там и сям в земле и объеденных муравьями, а голову одного он разыскал в корзинке в хижине одного из туземцев. Дело осложнилось.
Сохранилась малозначащая подробность об одном дикаре с Гуанахани, с которым Колумб встретился во время своего дальнейшего путешествия между островами и которого, из политических соображений, осыпав дарами, он отпустил, чтобы тот разносил повсюду добрую молву и располагал в пользу пришельцев население тех мест, куда кораблям Колумба предстояло заходить. Этот туземец вез с собою в челноке (опись инвентаря сохранилась в документах самого Колумба): кусок туземного хлеба величиною с кулак, калабассу с водой, комок красной глины, измельченной в порошок и затем замешанной в тесте, и несколько сухих листьев растения, «которое здесь, по– видимому, очень ценится, так как я получил уже такие листья в дар на Сан– Сальвадоре» (табак); еще при нем оказалась корзинка туземного плетенья, в которой хранилось ожерелье из бус и две монетки, из чего Колумб заключил, что туземец этот с острова Сан-Сальвадора, где получил все эти подарки от него лично в отплату за хлопок, попугаев и копья, которые туземцы добровольно жертвовали белым богам. Стоит представить себе этого нагого туземца, изо всех сил спешащего по морю в своем валком челне на другой отдаленный остров, где у него есть друзья, чтобы поскорее показать им свои несметные сокровища и поведать о щедром божестве, одарившем его из собственных рук…
Наивные дикари вначале совсем теряли голову от счастья при виде всех этих заморских чудес, выпадавших на их долю. Даже теперь, четыреста лет спустя, до нас доносится словно из призрачного мира волшебный звон бубенчиков и колокольчиков, которыми Колумб, а за ним и все другие завоеватели очаровывали туземцев; звон идет от старых документов, относящихся к истории открытия Америки, и воскрешает память о звоне, вводившем туземцев в неменьший соблазн, чем бусы, красные тряпки и маленькие зеркальца; получая последние, туземцы тотчас же запускали лапу за волшебное стекло, в надежде поймать там своего таинственного двойника.
Бубенчики, имевшие такой успех, были не что иное, как бубенчики, прикреплявшиеся обыкновенно к лапкам охотничьих соколов, чтобы они звенели, когда соколы бросались с налету из-под облаков на цаплю, и тем радовали бы охотничьи сердца. Подобный бубенчик можно видеть на картине Гольбейна, изображающей дворянина с соколом; упряжные бубенчики того же происхождения, а маленькие бубенчики на детских игрушечных вожжах в наше время являются их последними потомками. Пристрастие средневековой Европы к звону бубенчиков, которыми одно время даже обшивали одежды, передалось затем дикарям и создало новый рынок сбыта. О, как счастлив и горд был бедный людоед, когда к его жалким украшениям, вроде кости в носу и серег в ушах, прибавился вплетенный в волосы бубенчик! Этой соблазнительной музыкой можно было подманить к себе дикарей довольно близко; они останавливались, словно вкопанные, и прислушивались: маленькое божество, блестящая штучка, так сладко пела, что рот дикаря невольно растягивался до ушей, показывая два полных ряда белых звериных зубов, и очарованного людоеда можно было связать одним волоском, когда рука его тянулась к божественной игрушке – так хотелось ему заполучить ее в полное свое владение!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48