Матвей улыбнулся. На него повеяли юксинские запахи.
От невысохшего озерка несло плесенью, густые заросли белоголовника дышали медом, от черемушника тянуло чем-то слегка горьковатым. Не хватало только запаха смолы. Прошли годы, а Матвей помнил, как пахнет юксинский кедровник в эти жаркие дни.
– Стосковался, Матюша? – спросил мальчуган.
– Стосковался, Денис! Стосковался, брат! – ответил Матвей, не скрывая слез, заблестевших в уголках глаз.
Они стояли в чаще черемуховых кустов, над ними голубело бездонное небо; посвистывая крыльями, проносились стаи резвившихся ласточек-береговушек.
– Там по-другому, Денис, – сказал Матвей.
– Плохо? – насторожился подросток.
– Нет. Там тоже хорошая земля. У нас вот топольник да ивняк, а там плодовые деревья растут. Солнечно там, не в пример нашим краям. – Матвей помолчал, вздохнул полной грудью, опять улыбнулся. – Хороши там края, а наши лучше. Зверь – и тот к месту привыкает, а о человеке и говорить нечего. Ну, давай сядем вот тут, охолонем маленько. Жарко!
Он расстегнул ворот мундира и сел на землю.
Дениска стоял возле него, переминался с ноги на ногу.
– А земли китайские не видел, Матюша?
– Отчего же? Видал. Бывало, зайдем с Антоном Топилкиным на сопку – горы там так называются – и смотрим. Деревушка ихняя неподалеку была. Избенки маленькие, из прутьев и глины, фанзами зовутся. Смотришь: на быках землю пашут, воду на себе возят. Работяги! Когда ни посмотри – всё в земле копаются. А живут страсть как бедно.
– Наши богаче живут?
– И у нас, Денис, всякие есть, а все-таки, пожалуй, наши лучше живут. Простору у нас больше. Опять же, не везде. В России, говорят, деревни чуть не через каждую версту.
Дениска слушал солдата затаив дыхание. Теперь ему есть что рассказать товарищам. Теперь даже Филька, рябой драчун, будет относиться к нему как к равному и перестанет дразнить его не совсем понятной, но позорной кличкой – «недоносок».
– Двадцать семь суток, Денис, ехали мы по железке, – ну и велика же наша земля! Все смотрел да диву давался. Деревень и городов проехали – не счесть. Везде живут люди. Одни пашут, другие из земли золото, каменный уголь добывают, третьи скот разводят. Богатства-то сколько! А народ все в нехватках живет. И, скажи, куда все это девается? А?
Дениска неловко пошевелился и, чувствуя на себе пристальный взгляд солдата, сказал тоненьким, чуть испуганным голоском:
– Не знаю, Матюша.
Матвей засмеялся. Да разве с Дениской, двенадцатилетним мальчишкой, можно разговаривать об этом? Он встал и потянулся. Вот чертова жизнь! Домой вернулся благополучно, все родные живы-здоровы, Юксинская тайга теперь под боком. Так нет же – на душе по-прежнему неспокойно.
Постояв минуту в раздумье, он сорвал белоголовник и долго нюхал его.
– Идем домой, Денис. Ищут там, наверное, нас.
Они тропкой по земляным ступенькам поднялись на кручу. Из дома Юткина доносились веселые песни и топот.
Плясал дед Фишка. Изредка он выкрикивал:
– Умру, а ногой дрыгну!
За столом рядом с Анной сидел Демьян, вернувшийся с мельницы.
Увидев Матвея, он бросился навстречу ему, но запнулся и упал бы, если бы его не поддержал дед Фишка.
Короткий, почти квадратный в груди, он подошел к Матвею и, не сказав ни слова, пожал руку.
От этой его торопливости Матвею стало неприятно. Он вспомнил о своем наказе жене – держаться подальше от Демьяна, и подозрение шевельнулось в его голове. Он взглянул на нее. Анна ответила ему хорошей, чистой улыбкой.
«Нет, Нюра ни в чем не виновата», – подумал он, но, посмотрев на Демьяна, решил все же при первой возможности допросить жену, как она вела себя без него.

2

Без Матвея на пасеке произошли большие перемены. На косогоре, напротив дома, скрытого густым палисадником, стоял новый, крытый тесом амбар. Во дворе появилось теплое стойло. Утрами Агафья выгоняла на пастбище трех коров, нетель, двух телят. По поскотине, оттопырив хвост, носился тонконогий рыжий жеребенок.
– Разбогатели вы без меня, – говорил Матвей.
– Это все Нюрины заботы. С отцом много не наживешь. Ему дай волю – он последнее раздаст, – жаловалась Агафья.
Анна стояла в сторонке, довольная, гордая.
«Погоди, еще не то будет. Заживем мы на загляденье другим. Посмотри вокруг – земли-то сколько. Лежит она нетронутая, жирная, ждет, когда приложат к ней руки», – думала она.
Здесь же крутился Артемка.
– Тять, а я на пегахе верхом езжу, – хвалился мальчик.
Матвей обнимал сына, смеялся, и как-то непроизвольно в голове рождались мысли: «Неужели этого к ружью не потянет?»
– Тять, а царь – человек? – спрашивал Артемка.
– А ты думал, кто?
– Орел с двумя головами.
– Кто тебе говорил?
– Я сам слышал. Дедушка Захар песню пел.
Матвей смеялся.
– Нет, сынок, царь – человек.
– Великан?
– Какой там великан? Старые солдаты видели его, говорят: так себе, сморчок, рыжий, низенький ростом, неказистый.
Артемка насторожился. Чем же в таком случае отличен царь от прочих людей? Агафье не нравилось, что Матвей так резко говорит о царе, и она постаралась смягчить его отзыв:
– Он, сынок, царь-то, богом поставлен. Бог на небе главный, а царь на земле.
Две-три недели Матвей жил на пасеке, оберегаемый Агафьей. Мать чувствовала, как устал сын от солдатчины, и ухаживала за ним, как за малым ребенком.
В ильин день разразилась гроза. С утра солнце нещадно жгло землю. Листья берез повяли. Лошади забились в кусты, куры ходили по двору, вяло раскрыв клювы. Артемка выбежал на крыльцо, обжег ноги и, плача, побежал обратно.
В полдень из-за косогора показалась темно-синяя туча с густо-черными оборванными краями. Она поднималась быстро, точно кто-то подталкивал ее снизу, и вскоре закрыла все небо над пасекой.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30