– Мне нужно пройти в соседнюю комнату и надеть что-нибудь другое. Я вернусь через пять минут.
– Надеюсь, пять минут я выдержу, – хрипло прошептал он.
Пока Аннабель переодевалась, в дверь гостиной постучали. Хантер вздрогнул от неожиданности.
До него донесся ее голос:
– Дорогой, откройте, хорошо? Это сюрприз, я заказала для нас поздний ужин в номер: шампанское, устрицы и все такое.
– Как мило с вашей стороны, – улыбнулся Хантер.
Официант вкатил столик на колесиках и поставил у открытого окна. Заперев за ним дверь, Хантер вернулся к столу. В центре возвышалась ваза с красными розами, в серебряном ведерке охлаждалась бутылка шампанского. Сервировка была рассчитана на двоих. Глядя на золотые приборы, Хантер почувствовал легкую тошноту. Приборы с фирменным знаком отеля подавались только в особых случаях. Такими пользовались они с Кэтлин, когда проводили здесь медовый месяц. Вспомнив о тех днях любви и счастья. Хантер вздохнул, страсть, пылавшая в нем всего минуту назад, угасла. Он вдруг понял, что не может этого сделать. Он любит свою жену, и у него не может быть никакой другой женщины.
Аннабель вернулась в гостиную в откровенном серебристо-сером неглиже. Прекрасная, манящая, страстная, она ждала его.
Хантер грустно посмотрел на нее:
– Аннабель, боюсь, я обошелся с вами ужасно несправедливо.
Глава 17
Доусон лежал на спине, заложив руки за голову. Он устал, день выдался напряженный. Красивая девушка, которая теперь спала в комнате напротив, просидела с ним на веранде допоздна. Вопросов она задавала мало, зато о своей жизни рассказала даже больше, чем ему хотелось знать.
Когда они сидели на веранде, Доусон спросил:
– Твоя мать не будет волноваться, что ты не пришла ночевать? Может, надо сообщить ей, где ты?
– Она и не подумает волноваться, я много раз не приходила домой ночевать.
– Не продолжай, я понял. Отныне все будет по-другому, я не хочу, чтобы ты возвращалась в таверну, и я…
– О, я поняла! Вы хотите оставить меня для себя?
– Нет.
– Тогда я ничего не понимаю. Зачем вы меня сюда привезли?
– Дорогая моя, я взял тебя с собой потому, что хочу дать тебе возможность изменить жизнь к лучшему.
– Но вы купили мне красивые платья, даже духи… Наверняка вы рассчитываете получить что-то взамен.
– Да, я намереваюсь научить тебя кое-чему.
– О, я уже все знаю о…
– Нет! – рявкнул Доусон. – Ты меня не поняла! Я собираюсь обучить тебя хорошим манерам, музыке, искусству, литературе. Словом, если ты мне позволишь, я сделаю из тебя леди.
Мария молча выслушала его, а потом спросила:
– Почему вы так добры ко мне?
– Знаешь, Мария, я родился примерно в таких же условиях, что и ты, но мужчине легче пробиться наверх. Моя мать была хорошим человеком, но умерла в нищете, потому что некому было ей помочь.
– А как же ваш отец?
– Мой отец умер, когда ей было восемнадцать лет, и она осталась одна с ребенком на руках. Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же самое.
– Но как вы хотите этого добиться? Вы что, женитесь на мне?
– Нет, моя дорогая. – Доусон рассмеялся. – А теперь тебе пора в постель. Как ты думаешь, ты сможешь раздеться самостоятельно?
На этот раз рассмеялась Мария:
– Я с трехлетнего возраста одеваюсь и раздеваюсь сама.
Доусон не спал, думая о Марии и о том, как нелегко ей жилось. Его размышления прервал негромкий стук в дверь.
– Войдите!
Дверь приоткрылась, и в комнату вошла Мария. Она была в новой белой ночной рубашке, отделанной кружевами по вороту и манжетам. Черные волосы свободно рассыпались по плечам и спине.
– В чем дело? – спросил Доусон.
– Мне так одиноко, можно я посплю здесь? Я никогда в жизни не спала одна в кровати и уж тем более в комнате.
Доусон взял ее за руку.
– Дорогая моя, молодой девушке полагается спать одной. Я думал, тебе понравится иметь в своем распоряжении целую комнату.
– Мне понравилось, но я боюсь. Можно, я лягу с вами?
– Нет! Запомни: отныне ты не спишь с мужчинами!
Мария загрустила.
– Значит, я вам не нравлюсь, иначе вы занялись бы со мной любовью.
Доусон заставил ее посмотреть ему в глаза.
– Ты мне нравишься, даже очень, но я тебя не люблю. А теперь возвращайся в свою комнату и больше не приходи. Договорились?
Мария кивнула и вдруг, наклонившись к Доусону, поцеловала его в щеку.
– Если передумаете…
– Марш отсюда! – скомандовал он.
Следующие два месяца были для Доусона приятными: он с удовольствием наблюдал, как маленькая грязная девчонка, которую он подобрал в таверне, превращается в благовоспитанную молодую леди. Доусон перестал быть мрачным, меньше пил, чаще смеялся. Каждый вечер он переодевался к обеду и настаивал, чтобы Мария делала то же самое. После обеда они шли в библиотеку выпить кофе и пропустить по рюмочке бренди. Доусон рассказывал Марии о живописи, музыке, иногда задавал ей вопросы. Постепенно обстановка менялась с официальной на более непринужденную.
– Я больше не могу ходить в этом ужасном корсете! – заявляла Мария. – В нем невозможно дышать! А эти кринолины и обручи – до чего же в них неудобно сидеть!
Доусон расхохотался:
– Дорогая моя, на сегодня мучений достаточно. Пойди переоденься в ночную рубашку, и мы еще немного почитаем.
Марии не требовалось повторять дважды. Пробормотав: «Спасибо, Доусон», – она спешила в свою комнату.
В особенно теплые вечера они выходили на берег – Мария босая, в белой ночной рубашке, Доусон – по пояс обнаженный. Он показывал своей любознательной ученице звезды или рассказывал ей об Америке и других странах, совмещая рассказ с уроком географии.
Доусон купил Марии покладистую лошадку, которую она окрестила Золотым Блеском, и красивую амазонку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99