Погрузившись в горячую мыльную воду, Эми яростно взялась за дело. С куском жасминового мыла в одной руке и грубой мочалкой в другой, она растиралась, ополаскивалась и снова растиралась, пока кожа не становилась розовой и мягкой. Впрочем, как только она обретала уверенность в том, что отмыта дочиста, так чисто, как еще никогда не отмывалась, в памяти вспыхивала еще какая-то непристойная картина из тех, какими изобиловала минувшая ночь, и она снова принималась ожесточенно соскребать с кожи воображаемую грязь.
Когда она почувствовала, что вот-вот уже сдерет с себя и кожу, Эми встала и выбралась из мраморной ванны. Она потянулась за полотенцем и, мельком поймав свое отражение в зеркальных стенах ванной, покраснела: она припомнила самонадеянное заявление капитана, что он намерен поиграть с ней в любовь в этой комнате, чтобы еще и наблюдать все в зеркалах. Она тоже сможет понаблюдать, нагло пообещал он. Эми торопливо схватила с полки большое белое полотенце и завернулась в него, чтобы прикрыть наготу.
Она и придумать не могла ничего более гадкого, чем любоваться своим отражением в зеркале, когда она предается плотским утехам! Особенно с любовником, у которого холодное сердце и горячая кровь, с любовником, который больше похож на животное, чем на человека. Самая мысль о возможности ее участия в столь непристойном действе была омерзительна. Да ни за что на свете она не унизится до подобного разврата!
Эми быстро оделась, но вскоре обнаружила, что ей не хочется спускаться на нижний этаж. Там она рисковала столкнуться с капитаном, и, не желая идти на риск, она осталась в спальне и принялась расхаживать из угла в угол.
Она чувствовала себя несчастной. И растерянной. Все, о чем она когда-то мечтала и молилась, все, на что надеялась, — наконец-то свершилось. Ее любимый Тонатиу жив! По прошествии стольких лет он вернулся домой, в Орилью. И как это ни плачевно, горькая ирония судьбы заключалась в том, что его внезапное появление принесло ей более тяжкие муки, чем жестокая разлука.
Вздохнув, Эми подошла к открытым балконным дверям. Позади надворных построек суетилось множество солдат, и взгляд Эми перебегал от одного к другому; сама того не замечая, она искала среди них одно холодное красивое бронзовое лицо. И нашла.
Капитан стоял, прислонившись к крупу вороного жеребца и положив руку на седло. Его иссиня-черные волосы блестели в лучах утреннего солнца. Один из его людей, по-видимому, рассказывал ему какую-то забавную историю, и на лице капитана играла неотразимая мальчишеская улыбка, которая больно отозвалась в сердце Эми.
Ее угнетало чувство вины, и для этого были по меньшей мере две причины. Во-первых, именно на ней лежала ответственность за то, что Тонатиу, внимательный ласковый мальчик-индеец, которого она знала и любила, превратился в жестокое бесчувственное животное, каким он предстал перед ней теперь. Во-вторых, не устояв против несомненной мужской привлекательности заезжего офицера, она предала своего жениха, Дугласа Кроуфорда.
Она не находила себе оправданий. Не было на земле человека добрее и благороднее, чем Дуглас Кроуфорд, не было человека более преданного и понимающего. Его великодушное сердце было бы разбито, случись ему узнать, что, в то время как он где-то в мексиканской глуши воевал под знаменем императора Максимилиана — воевал, поставив перед собой цель заработать достаточно денег, чтобы должным образом заботиться о ней, — она отдавалась мстительному сластолюбцу, для которого ничего не значила, словно была одной из дешевых шлюх, чье общество было столь отрадно для ее покойного супруга — Тайлера Парцелла.
Не отводя взгляда от высокого худощавого офицера, Эми наблюдала, как он взлетел в седло и пустился вскачь. Она смотрела ему вслед, пока одинокий всадник на большом вороном коне не превратился просто в пятнышко на горизонте. Только тогда она испустила долгий вздох облегчения и отошла от окна.
Несмотря на то что ее мучитель уехал, Эми не сразу вышла за порог после того, как отперла дверь, — сначала она оглядела пустынный коридор. Убедившись, что никого не видно ни слева, ни справа, она еще несколько раз вздохнула, чтобы успокоиться, и только тогда, приподняв юбки своего платья в белую и розовую полоску, двинулась по ступенькам вниз.
Спускаясь по широкой лестнице, Эми ломала себе голову над вопросом: что она скажет Магделене? Велик был соблазн броситься под защиту добрых рук старой служанки и выплакать свое отчаяние у нее на груди. Поведать ей все о долгой ужасной ночи, которую Эми провела во власти неумолимого капитана Кинтано.
Она знала, что не может так поступить. Она была воспитана гордым отцом, внушавшим ей, что слуг не следует посвящать в ее личные заботы. Сколь ни дружна она была с Магделеной, она никогда — ни разу! — не рассказала верной мексиканке, что именно стряслось в тот ужасный вечер, много лет назад.
Было сообщено только, что вышла ссора и братья Салливен вышвырнули Луиса из Орильи. Она сама уверяла, что будет счастлива стать женой Тайлера Парнелла. Она постоянно сохраняла личину женщины, вполне довольной своей судьбой, и никому не давала понять, что глубоко несчастна. Что ее юное сердце разбито. Что не проходило ни дня, ни часа, ни минуты, когда она не терзалась бы мыслью о том, жив или умер ее возлюбленный То-натиу. Эми не стремилась уведомить общество, что ее супруг проводил на стороне — с другими женщинами — больше ночей, чем дома, и что она этому только радовалась.
Дойдя до нижней ступеньки, она выпрямилась и расправила плечи.
Нет, она ничего не скажет Магделене о прошедшей ночи, но, конечно, Магделена узнает сама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123