Взглянув на меня, он повернулся и кого-то позвал. К нам приблизился мужчина моего возраста, грузный и с туповатым выражением лица. Он сказал что-то на диалекте, затем, минуту посмотрев на меня, понял, что ошибся, и, запинаясь, заговорил на местном языке. Он изъяснялся на нем с еще большими ошибками, чем я.– Вы доктор из долины? – спросил он меня.– Нет, я иностранец, путешественник, поднимаюсь в горы. Я хотел бы переночевать у вас, если не возражаете, – сказал я.Его лицо посуровело. Он не ответил прямо на мою просьбу.– У нас тут тяжелобольной, – объяснил он. – Не знаю, что с ним и делать.Они обещали, что придет доктор из долины. Вы никого по пути не встретили?– Боюсь, что нет. Кроме меня, никто в гору не поднимался. А кто у вас болен? Ребенок?Мужчина покачал головой.– Нет, нет, у нас здесь детей нет.Он продолжал смотреть на меня удивленно, беспомощно, и мне стало стыдно, что я появился не вовремя и не к месту, но я не знал, чем смогу помочь. У меня не было с собой лекарств, кроме аптечки для оказания первой помощи и аспирина. Если у больного лихорадка, аспирин ему пригодится. Я достал пузырек из рюкзака и протянул его хозяину.– Это поможет, – сказал я. – Попробуйте ему дать.Он провел меня в дом.– Лучше вы сами ему дайте, – попросил он, входя в комнату.Я не без колебаний последовал за ним. Мне предстояло увидеть печальное зрелище – умирающего родственника хозяина, но простая человечность подсказывала мне, что поступить иначе я не имею права. Кровать на козлах была вплотную придвинута к стене, и на ней под двумя одеялами лежал бледный и небритый мужчина с заострившимися чертами лица. Мне сразу стало ясно, что он безнадежно болен и дни его сочтены. Глаза его были закрыты. Я подошел ближе к кровати и пристально поглядел на него. Он приоткрыл глаза. Минуту мы, не веря себе, смотрели друг на друга. Затем он подал мне руку и улыбнулся. Это был Виктор.– Слава Богу, – тихо сказал он. От волнения я ничего не мог ему ответить. Я видел, как он обратился к хозяину дома, стоявшему поодаль, и заговорил с ним на диалекте, должно быть сообщив, что мы с ним друзья, потому что лицо мужчины как-то посветлело и он вышел, оставив нас одних. Я по-прежнему стоял у постели Виктора, держа его руку в своей.– И давно ты так? – наконец спросил я.– Около пяти дней, – отозвался он. – Приступ плеврита. Со мной это и раньше бывало. Но на этот раз тяжелее. Старею.Он снова улыбнулся, и я, хотя и догадался, как ему сейчас тяжело, заметил, что в общем он мало изменился и остался тем же.– А ты, наверное, процветаешь, – произнес он с легкой усмешкой, – судя по виду, ты человек преуспевающий.Я не удержался и задал вопрос, почему он ни разу не написал мне и что он делал все эти двадцать лет.– Я порвал с миром, – сказал он, – думаю, что и ты тоже, но иначе. В Англию я больше не возвращался. А ты-то как здесь очутился?Я дал ему пузырек с аспирином.– Пожалуй, тебе от этого пользы мало, – заметил я. – Лучшее, что я могу сделать, – это остаться с тобой на ночь, а утром сразу же попрошу парнишку и еще кого-нибудь помочь мне перенести тебя в долину.Он покачал головой.– Не стоит тратить время попусту. Со мной все кончено. Я это знаю.– Ерунда. Тебе нужен врач, нормальное лечение. Здесь это невозможно. – Я еще раз оглядел убогую, темную и душную комнату.– Не беспокойся обо мне, – повторил он, – есть дела и поважнее.– Что же именно? – удивленно осведомился я.– Анна, – ответил он. Я растерялся, от неожиданности его слова не сразу дошли до меня, и Виктор тут же добавил:– Она все еще на Монте-Верита.– Ты хочешь сказать, – переспросил я, – в монастыре, за глухими стенами, взаперти. Она не покидала его?– Вот потому-то я здесь, – отозвался Виктор, – я ежегодно приезжаю в одно и то же время и поднимаюсь на вершину. Я, наверное, писал и говорил тебе, тогда, после войны, что обосновался в маленьком рыбацком поселке и живу там очень уединенно и тихо. В этом году я приехал сюда позднее обычного из-за болезни.Уму непостижимо, как он просуществовал все это время – без друзей, без занятий, терпя долгие месяцы, пока не настанет срок для его безнадежного паломничества.– Ты хоть видел ее? – спросил я.– Больше ни разу.– Но ты ей пишешь?– Я каждый год привожу письмо. Беру его с собой и оставляю у стены, а на следующий день возвращаюсь.– И письмо забирают?– Всегда. На его месте обязательно оказывается какой-нибудь камень, на котором нацарапано несколько слов. Я уношу эти камни с собой. Они лежат на побережье, рядом с моим домом.У меня сжалось сердце от его веры в Анну, от преданности ей, пронесенной через годы.– Я пытался изучить это, – продолжал он, – их религию, верования. Они очень древние, дохристианские. В старых книгах сохранилось несколько упоминаний и намеков. Я собрал их воедино, беседовал с учеными, писавшими о мистицизме и древних обрядах галлов и друидов. Почти все жившие в то время горные европейские племена поддерживали между собой тесную связь. Я прочел много книг, где говорилось о власти Луны и вере в вечную молодость и красоту всех, кто ей поклонялся.– Судя по твоим словам, – заметил я, – ты в это веришь.– Верю, – согласился он радостно и твердо, – в это верят дети здесь в деревне. Их сейчас немного осталось.Его утомил наш разговор. Он протянул руку к кувшину с водой, стоявшему рядом с кроватью.– Прими лекарство, – посоветовал ему я. – Если тебя лихорадит, оно поможет. Думаю, тебе сейчас надо заснуть.Я дал ему три таблетки и плотнее укутал одеялом.– Есть ли в доме женщина? – поинтересовался я.– Нет, – ответил он, – меня удивило, что в этом году все так изменилось.Деревушка совсем опустела. Женщины и дети перебрались вниз, в долину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25