Но вот все тронулись с места. Впереди шла Андара, скрежеща зубами и пытаясь поднести связанные запястья КО рту, чтобы перегрызть веревку; учитель и Беатрис, окруженные толпой любопытных и безжалостных Людей. Жандармы, как могли, отгоняли народ. Шагавший рядом с Назарином толстяк не удержался.
- Так вот, стало быть, каков ты, принц ... опальный, говоришь?.. И гарем-то весь с собой визит!..
который шел с другой стороны, рядом с Беси, грубо расхохотался, поправив своего товарища: Как бы не так — он такой же мавр, как мой дед султаншу я, помнится, в Мостолесе видал
Беатрис и дон Назарио даже не взглянули на него. Стали спускаться, и толпой вновь овладело шутливое настроение. Все это больше походило на шумное масленичное гулянье, чем на задержание злодеев. Самодельные факелы погасли; женщины и ребятня то и дело спотыкались, падали, вновь поднимались; то тут, то там мелькала голова Ухо. Обрывки песен, шутки, смех — в самом деле, чем не праздник для народа, столь обделенного развлечениями! Многие вообще принимали происходящее за шутку, и были не прочь, чтобы каждый день забредали в их края опальные мавры, на которых можно и поохотиться. Апофеозом было вступление в деревню: все жители повысыпали из домов взглянуть на таинственных преступников, арестованных по приказанию властей из самой столицы. Ребятишки снова стали жечь дроковые факелы, и густой удушливый дым окутал процессию. Андара, вконец обессилевшая, умолкла, видя бесцельность своих жалоб. Двое других пленников держались молчаливо-смиренно.
Тюрьмой в деревне служила большая с зарешеченными окнами комната в первом этаже управы. Вход в нее был со двора. Жандармы отперли дверь и провели арестованных в «тюремную залу», где Андару наконец развязали. Алькальд, в котором неумеренная страсть к шуткам все же не заглушила окончательно чувства сострадания, велел приготовить заключенным ужин, а Назарина увел с собой в соседнюю комнату, имевшую вид не менее плачевный, чем тюремное помещение, и там между ними произошел разговор, дословно воспроизведенный в следующей главе.
VII
— Садитесь. Я должен задать вам несколько вопросов.
— Спасибо. Что ж, задавайте.
— Понимаете, не хотелось мне вас перед людьми позорить. Они ведь и вправду вас за мавра считают. Непросвященный народ! Хотя, надо сказать, лицо у вас... и потом эта ваша бородка, этот тюрбан... Ну, я-то понимаю, что никакой вы не мавр, а такой же, как все, христианин, по крайней мере имя христианское носите. Более того, сам бы я, правда, не подумал, не будь сказано об этом в бумаге,— вы священник.
— Да, сеньор, слуга божий Назарио Заарин,— к вашим услугам.
— Стало быть, вы подтверждаете, что вы Назарио Заарин, коего я имею предписание арестовать. А это страшилище — та самая Андара?
— Да, та, что была связана. А другую зовут Беатрис, она из Мостолеса.
— Ну, это могли бы и не говорить! Я ее и сам знаю. Чубарый — мой брат двоюродный.
— Что еще?
— А вам этого мало? Но вот что — давайте поговорим по душам, как два старых друга,— сказал алькальд, снимая широкополую андалузскую шляпу и кладя ее на стол, рядом с фонарем, освещавшим обоих собеседников: самодовольное лоснящееся лицо одного и изможденное, суровое — другого.— Неужели, по-вашему, человеку, облеченному саном, пристало пускаться в такие авантюры... бродить босиком по дорогам да еще в компании двух... я не говорю про Беатрис, но та, другая... Нет уж, друг мой любезный!.. Думаю, адвокату придется сослаться на вашу невменяемость, потому как если вы в здравом уме, ни одна христианская душа не скажет и слова в вашу защиту и любой закон вас осудит.
— Я считаю себя совершенно в здравом рассудке,— невозмутимо отвечал Назарин.
— Ну, это мы еще увидим. Я так не считаю. И то правда — откуда вам знать, что вы не в своем уме! Но, бога ради, отец Заарин, представьте: ни с того ни с сего сделаться бродягой, таскать за собой этих потрепанных бабенок!.. И не за религию ратую, все мы — кто больше, кто меньше — если и говорим, что верим, то только чтобы соблюсти приличия, уважая, так сказать, традиции... Да так оно и спокойнее в наши просвещенные времена! И вдруг — и... нехорошо!.. Хотите знать, в чем вас обвиняют? Так, совсем чепуха: первое — что вы укрывали у себя ту потаскушку, которая чуть не зарезала другую такую; второе — что вкупе с нею вы подожгли дом, в результате чего пострадало здание, представляющее, так сказать, недвижимую собственность... И в довершение сего вы — апостол и апостольша — отправились, так, а попросту — дурачить народ, исцеляя жаждущих колодезной водой, воскрешая мнимых и клеймя нас, грешных, и наши богатства, якобы праведно нажитые... Ах, сеньор священник, и вы еще Говорите, что вы в своем уме! И сколько же чудес, скажите мирили вы таким манером? Я слышал, будто вам удалось смирить хозяина Ла-Корехи, а уж на что грозен — лев! Положитесь на меня: я вам зла не сделаю и секретов ваших не выдам. Расскажите-ка мне все и забудьте, что я — алькальд, а вы — подследственный. Просто встретились вечерком двое приятных друг другу людей: деревенский алькальд — человек без церемоний, душа нараспашку и священник-непоседа, который сейчас же поведает мне о своих похождениях... только начистоту... Постойте, я велю открыть нам бутылочку.
— Нет, нет, не беспокойтесь,— сказал Назарин, останавливая алькальда.— Выслушайте мой ответ, он будет кратким. Во-первых, сеньор, я не пью вина.
— Черт побери! Даже шипучки? Не зря вас за мавра приняли.
— Во-вторых, я не виновен в преступлениях, которые мне приписывают. То же самое я могу сказать и господину судье; если же и он мне не поверит, то господу моя невиновность известна, и этого с меня достаточно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63