Дрожащими руками директорский гость попытался сорвать
крышку, пальцы его не слушались.
- Ты что же это, даже бутылку открыть не можешь? - усмехнулся Илья Петрович
и осекся - пальцы у пьяницы распухли и побагровели.
Хозяин торопливо открыл бутылку сам, чтобы загладить неловкость, и старое
полузабытое движение рук напомнило ему о долгих таежных ночах. У него заныло
сердце, и подумалось, что те годы, даже самые угарные из них, были все же
лучшими в его жизни. Мужичок меж тем быстро выпил, перевел дух и усмехнулся:
- Со всеми ты такой?
- Со всеми,- пробормотал лирически Илья Петрович, которому враз вспомнились
Алешка Цыганов, звезды, огибаловские ракеты, шорох в эфире, австралийские
радиолюбители, снег, белые ночи, добрые старухи из "Сорок второго", очереди,
талоны,- и первый раз за все это время Илью Петровича потянуло в тайгу. Он
хотел плеснуть и себе, но удержался.
Мужичок допил бутылку и ушел, но в последующие дни Илья Петрович не раз
мысленно к нему возвращался: как он, где, под каким забором валяется пьяный
и не замерз ли вовсе?
Зима настала суровая, морозная, каких давно уже в Питере не было. Отвыкшие
от холода горожане с покрытыми изморозью волосами, усами, бородами, шарфами
двигались по улицам, окутанные дымкой своего дыхания. Через Неву ходили
пешком, сонное солнце, пробивая студеное марево, лениво скользило по краю
небосвода, и Илье Петровичу вспоминались заснеженный лес, звериные следы и
охотничьи тропы. Странно было представить, что с его отъездом все это не
исчезло, по-прежнему курится дымок над избами и на широких лыжах ходят по
лесу мужики с ружьями, ночуют у нодьи, пьют чай и бездумно глядят на огонь.
Столько месяцев он был свободен от этих воспоминаний, но теперь они
обступили его, как призраки, и первый раз директор задумался об отъезде. Его
обморочная любовь к Петербургу схлынула столь же стремительно, как и пришла.
Через несколько дней давешний пьянчужка вернулся. Он пришел совершенно
трезвый, однако с бутылкой водки и в сопровождении молодой, но потрепанной
женщины.
- Пустишь к себе под грибок?
- А ведь говорил, что не принесешь.
- Я бы и не принес,- ухмыльнулся он.- Да вот встретил свою знакомую.
Когда-то налил ей, а она не забыла. Что только две рюмки?
- Я не пью.
- Ты, может быть, сектант? - встревожился гость.
- Нет, просто такой же беспутный человек, как и ты.
- Меня, между прочим, весь Ленинград когда-то знал,- сказал пьяница
надменно.
- А теперь чего ж? - спросила девица насмешливо.- Даже угла своего нет.
- Молчи!
- Да ведь и я тоже,- задумчиво произнес Илья Петрович,- не всю жизнь метлой
махал. А живу вот тут по чужой милости.
И неожиданно для самого себя достал фотографию предпоследнего выпуска.
- А, так ты учитель,- протянул мужик так разочарованно, что Илью Петровича
покоробило: он привык в поселке к тому, что его уважают, и это пренебрежение
было ему неприятно. Он пожалел, что достал фотографию, но вдруг в глазах его
гостя, не выпускавшего карточку из рук, промелькнуло что-то странное.
- Как зовут эту девушку? - Он указал на одно из лиц.
Теперь побледнел Илья Петрович.
- Почему она тебя интересует?
- Это из-за нее я искалечил пальцы и стал никому не нужным.
Девица мельком взглянула на фотографию.
- Он ее на вокзале снял, переспал и с тех пор мается, забыть не может.
- Не лги! - затрясся пьяница.- Не мерь всех по себе и не смей говорить, чего
не знаешь! Она святая.
- Подумаешь! - фыркнула девица.- Если каждую б... святой объявлять, места в
раю не хватит.
- Убирайся! - завопил калека.
- Ничего себе, мое пьет и меня же гонит.
Пьяница опустил голову на руки, и в глазах у него появилась такая знакомая
директору тоска.
Он ничего больше не говорил, только пил и курил. Подружка его заскучала и
стала собираться, но мужик никуда не торопился. Илья Петрович сходил к
Катерине за второй бутылкой - ему было с этим человеком хорошо, как когда-то
было покойно и хорошо с Алешей Цыгановым.
Меж тем назвавший себя скульптором совершенно опьянел и заплетающимся языком
начал рассказывать о ритуальных убийствах и закланиях в какой-то бане, о
сумасшедших плясках и радениях, из чего Илья Петрович сделал вывод, что его
новый знакомый просто тронулся умом. Никакую Машу на самом деле он не видел
и не знает, а вообразил себе, что именно она погубила его жизнь. Потом
пьяница принялся клясть людей, которых показывают по телевизору и с которыми
пил, а теперь никто не хочет его признавать и никому он не нужен, и когда
Илья Петрович, подобно девице, заскучал, он наклонился к дворнику и тихо
сказал:
- Поклянись, что никому не скажешь.
- Клянусь,- неуверенно произнес директор.
Пьяница заозирался.
- У тебя жучков нету?
- Тараканы только.
- Я,- зашептал он, жарко дыша директору в ухо и обдавая его теплой волной
перегара,- прельстился лукавым замыслом и впустил в сердце свое и в дом свой
лжеучителя. Он изуродовал мои пальцы, чтобы навсегда к себе привязать, но я
ушел от него, и теперь Сатана преследует меня.
От религиозной риторики Илье Петровичу стало не по себе, но человек этот,
вернее всего потерявший пальцы по пьяни и придумавший жалостливую историю
для того, чтобы ему наливали, необыкновенно тронул его тем, что из всех
учеников он избрал именно Машу.
- Хочешь, живи у меня,- сказал он.- Никакой Сатана тебя здесь вовек не
найдет.
- А ты меня ему не выдашь? - спросил пьяница подозрительно.
- Зачем мне тебя выдавать? - смиренно ответил дворник.
Катерина была страшно недовольна, но Илья Петрович уперся, и дворничиха
вынуждена была примириться с новым жильцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70