Но если в заговоре участвуют Телеста и другие высокопоставленные лица, я не мог представить себе, как они смогут отступиться от своих слов, если до этого дойдет. Я по-прежнему очень мало знал о Телесте. Но в каких бы кругах она ни вращалась, она не могла быть второстепенным игроком, потому что Мауриз обращался с ней, как с равной.
И именно Телеста заявила о том, что мы весь вечер ходим вокруг да около, и поставила точку в роковой дискуссии.
– Катан, ты иерарх, близнец Оросия. Что бы ты об этом ни думал, ты можешь стать ключом к изгнанию Сферы. Именно этого Архипелаг ждет четверть века. И поэтому мы тебя спасли.
Во взглядах ее и Мауриза я угадывал напряженность и знал, что больше не могу уклоняться. Ощущение было очень противное. Меньше всего на свете я Хотел находиться в этой комнате, на этой тахте, и слышать этот ужасный, невозможный вопрос. Возглавлю ли я священную войну ради политической выгоды? Чтобы хотя бы попытаться освободить Архипелаг от Сферы?
Согласиться – значит взвалить на себя кошмарную ответственность, во сто крат ужаснее той, что возложена на графа Лепидора. Девушка, которую я люблю, станет моим злейшим врагом, ибо фактически я отодвину ее в сторону. И мне придется лицом к лицу столкнуться с Оросием, моим ненавистным, извращенным братом-близнецом.
Я недостаточно силен, В определенном смысле, понял я вдруг, все закончилось прежде, чем началось, потому что я не могу ни на что решиться. Большие политические амбиции, настоящие отношения с Равенной могли бы склонить чашу весов в ту или другую сторону. Но я сделал худшее из того, что мог, потому что они увидели, каков я есть на самом деле. И своей нерешительностью я отдал себя в их руки. Поскольку я не мог ничего решить, они поняли, что смогут мной управлять, что не будет никаких проблем с моим согласием, потому что я недостаточно силен, чтобы выстоять против них.
Качая головой в мучительном молчании, я отбросил данный мне шанс и уважение человека, который значил для меня больше всех. Мне дали возможность, которая мало кому выпадала, я осознал ее, что мало кому удавалось, – а потом потерял. Самая губительная черта в любом лидере. Не помогло и знание, что я унаследовал ее от моего настоящего отца, императора Персея. И что не будет шанса искупления ни для меня, ни для людей, которые пострадают из-за этого несделанного выбора.
Никто больше не произнес ни слова. Мы встали с диванов и молча разошлись. Я вернулся в свой темный чулан, чтобы лечь на пол и провести ночь в тишине, одиноком страдании и боли.


Часть вторая
ИЛЛЮЗИИ СЛАВЫ

Глава 11

Мое первое прибытие в Калатар не было приятным, но я никогда его не забуду. Калатар – не то зрелище, которое можно забыть.
Обычно лишь те, кому не по карману поездка на манте, путешествуют парусным судном. Условия непредсказуемы, больше риска и гораздо меньше комфорта. Зимой, когда яростная непогода почти гарантирует, что плавание затянется, лишь истинно отчаянные совершают такой переход. Но, померившись силой со стихиями, храбрецы получают в награду возможность в первый раз увидеть Калатар своими собственными глазами.
Съежившись под просторным плащом, который не выполнял своего долга – защищать от брызг, – я втиснулся в узкое пространство на носу судна, чтобы наблюдать, как постепенно встают впереди из моря зеленые утесы Калатара.
Насколько интереснее было бы прибыть летним днем, скользя по синей глади воды, и любоваться горами, предстающими во всем своем великолепии. И тогда я не мерз бы до костей от резкого ветра и не промокал бы от брызг всякий раз, когда нос корабля нырял во впадину между волнами.
Но и такой Калатар, впервые увиденный мной под тяжелым, угрюмым небом, с горами, окутанными тучами, навсегда врезался в мою память. Темно-зеленый лес тянулся в обе стороны, стеной встречая серое море, их разделяла только белая полоска, где бился о скалы слышный за мили прибой. Лишь едва заметное углубление в береговой линии выдавало присутствие Джейанского пролива, его верхние края терялись в гуще зелени. За ним лежало Внутреннее море Калатара, и где-то там был человек, обещавший показать мне его.
Как я ни всматривался, нигде на берегу я не заметил никаких признаков жизни или жилья. Почти никто не живет на этом побережье, терзаемом постоянными штормами, где волны, рожденные далеко отсюда в просторах Океана, бесконечно и с ужасающей силой рушатся на темно-серые утесы и бухточки.
Облачный остров, так назывался он с незапамятных времен, место туманов и темных долин зимой, испещренных солнцем джунглей и пляжей летом, его города теснились вокруг Внутреннего моря. Его горные пики были выше всех, какие я знал: это было почти единственное место на Архипелаге, где существовали горные хребты. Береговая линия, несмотря на зелень, казалась темной и зловещей, будто ее затеняли невидимые скалы.
Он дикий и красивый, подумал я, глядя, как контуры постепенно обретают четкость и как по мере приближения становятся видимыми очертания Джейанского ущелья. По шее побежала струйка воды, я задрожал и плотнее запахнулся в плащ. Воздух был полон летящей пены и соленой влаги, скрип мачт и шпангоутов аккомпанировал жалобным крикам чаек.
Стоило бы отпраздновать прибытие сюда – куда я так давно мечтал приехать – после трех недель, проведенных в море. Три недели я пребывал почти постоянно мокрым и неизменно несчастным, всячески избегая Мауриза и того единственного пассажира, кто не страдал морской болезнью. Мы едва уцелели в один из штормов, а два других оказались настолько сильны, что даже меня замутило. У меня не было морской болезни с четырех лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166