Меня затошнило.
– Они хотели убить не только его, – сказала Равенна, сжимая мое плечо как в тисках, когда мы начали осторожно спускаться по лестнице, шаг за шагом превозмогая боль. Глубоко внизу раздавалось громыхание, и откуда-то шел высокий вой, сильно действующий на нервы. – Они хотели убить тебя и Палатину. Меня тоже, я полагаю. Вот почему они с такой готовностью отдали нас Оросию, вот почему Сархаддон так странно выразился насчет слухов о твоей смерти. Нас всех уничтожили одним махом, и в нашей смерти повинно море.
– Но зачем убивать императора?
– Я не знаю. Твой Аркадий не казался сторонником очень крайних взглядов, ты правильно сказал, так почему они хотят поставить его у власти, когда у них был такой идеальный император?
В голосе Равенны прорвалось рыдание, и она вдруг прильнула ко мне с плачем, пряча голову на моем плече. А ведь эта девушка никогда не позволяла себе показывать слабость, особенно в моем присутствии. Она много часов терпела те рубцы и веревки… что сделал с ней Оросий?
Через минуту Равенна всхлипнула последний раз и взглянула на меня блестящими от слез глазами.
– Я этого не могу, не могу… Катан, что я говорю?
Она мотнула головой, вытерла глаза, и мы пошли дальше, прижимаясь к стене, чтобы обойти зияющую дыру. Здесь были еще тела, слишком много тел, чтобы их не видеть. Эта сцена – этот ужас – врезалась в мою память и никогда не изгладится из нее, пока я живу. Хуже всего было то, что эти люди не были изувечены или даже окровавлены, просто скручены и разбиты.
Мы как можно быстрее пробрались мимо них – до нашей цели оставалось еще четыре палубы. Следующая площадка находилась на уровне мостика, и здесь картина гибели оказалась страшнее всего. Мы обошли пламя, не в силах его потушить. Искривленный металл висел со всех сторон, и здесь мертвые были искалечены – лица ошпарены или расплавлены из-за взорвавшихся изопроводов.
Когда мы спустились на нижнюю ступеньку, Равенна показала на тело, лежащее на площадке. Ее палец дрожал. Сначала я не мог понять почему. Но потом разглядел черную форму без знаков различия, длинные волосы, фигуру. Я оцепенело уставился на труп. Потом мы, спотыкаясь, подошли к нему и вместе встали рядом на колени. Глаза Телесты невидяще смотрели в осветительный люк, струйка крови сбегала по виску.
– Ничего она на этом не выиграла, – печально молвил я. – Их обоих следует винить за это, императора и Сархаддона. Телеста этого не заслужила.
– «Не все знамения добрые, Мауриз. Пока трудно сказать, чем это все обернется», – процитировала Равенна. – Вот что Телеста сказала в Рал Тамаре, когда мы ее встретили. Я с ней не согласилась, но ты прав.
Я неуклюже протянул руку и закрыл глаза Телесты, затем уголком глаза увидел движение. Какой-то гвардеец слабо шевелился, его рука была вывихнута. Я устремился к нему. Это был первый человек, которого мы увидели живым.
– Imperatore mei, – проговорил он с кашлем, едва не перешедшим в спазм. Что-то ударило солдата в грудь, вогнало доспехи прямо в тело. Равенна слегка покачала головой, беспомощность и досада были написаны на ее лице. Казалось, она опять вот-вот заплачет.
– Те по adiuvi. – Гвардеец смотрел на меня, но похоже, не видел отчетливо. – Quite?
Пока я медлил с ответом, он прерывисто вздохнул, его взгляд стекленел.
– Requiescete en Rantaso, – тихо сказал я, надеясь, что гвардеец успел услышать. Равенна вместо меня закрыла его глаза. А я уставился на солдата, чувствуя, что мои собственные глаза наполняются слезами. До этого не должно было дойти. Умирающий принял меня за моего брата на корабле мёртвых, корабле, направляющемся к забвению из-за вероломства Сферы. «Пелей», корабль сопровождения, вероятно, тоже исчезнет, и «Дикая кошка» тоже. Все ради какой-то извращенной цели Сархаддона. Сколько еще погибнут из-за них двоих?
– Imperatore, – повторила Равенна, глядя в пламя, которое медленно ползло вперед, сдерживаемое водой из охладителя, пропитавшей все вокруг. – Он сожалел, что не сумел помочь тебе.
Я едва расслышал ее слова втреске пламени и еще одном продолжительном реве с кормы. В коридоре, ведущем к машинному отделению, пламя полыхало сильнее, но спереди донесся слабый стон: кто-то плакал не от боли, а от отчаяния.
– На мостике есть кто-то живой, – сказал я.
– Я ничего не слышу.
– Я слышу, почти.
– Император был там. Что, если он все еще…
Оросий был жив. Вот почему я слышал этот стон: потому что это плакал мой брат. Но как? Как уцелел он там, где погибло столько других? Оросий этого не заслужил. Я закончу работу, начатую Сархаддоном.
Я подергал Равенну за рукав, указывая поврежденной рукой вперед, и через минуту она сдалась. Мы вместе заковыляли по проходу, перешагивая через тела, и, пройдя мини-колодец, ступили в пещерную темноту мостика. Единственная изолампа, шипящая, но почему-то целая, бросала на все жуткий белый свет; в остальном все освещение исходило от призрачных бликов пламени с кормы, отраженных в окнах.
Полчаса назад это был великолепный корабль, шедевр кораблестроения, и по сравнению с этим мостиком любой другой, что я видел, показался бы тесной каморкой. Теперь он был непоправимо разрушен: потолок местами обвалился, все консоли мертвые, повсюду искореженный металл, обломки дерева.
Большая часть команды лежала под окнами или по углам, оказавшись в ловушке на своих постах. Воздух был неприятно теплым, я впервые это заметил. Снаружи он был таким же, но на мостике смешивался с паром и казался липким и гнетущим.
Равенна издала то ли шипение, то ли рычание, когда мы увидели Оросия, погребенного под обломками капитанского кресла. Кровь испачкала белую тунику, хотя я не мог сказать, его это кровь или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166