На столе лежит моя открытая тетрадь, стоят пепельница, чашка кофе… Я вспомнил, как Бриджит, одетая в темно-зеленое трико и колготки со спущенными петлями, с бархоткой в волосах, подошла ко мне. Слух все еще сохранил звук ее шагов, легких и в то же время энергичных, а зрительная память – морщинки между бровей, две бороздки – одна в форме запятой, а другая в форме перевернутой запятой… Если она не поняла, почему я купил сигареты, если не помнит, тогда как я смогу объяснить ей все, как смогу даже пытаться?
– Ты бросил меня, – сказала Бриджит.
Она внимательно смотрела на меня через кухонный стол. Вблизи она выглядела невыспавшейся, с темно-коричневыми, как мякоть оливок, кругами под глазами.
– Я не бросал тебя, – запротестовал я. – Как я мог тебя бросить?
– У тебя кто-то появился…
Она отвела глаза, коснулась уголка рта согнутым пальцем. В этот момент она выглядела такой печальной, такой по-настоящему брошенной, что мне захотелось протянуть руку и прижать ее к себе, но остановило ощущение, что она оттолкнет меня. Я отрицательно покачал головой, пристально глядя в стол. С улицы донесся бой часов, пробило шесть. Хотя я был свободен всего три часа, но они мне казались вечностью.
– У тебя кто-то есть, – сказала она, – другая женщина.
– Нет, Бриджит. Никого нет – я поколебался. – Ну…
– Вот видишь? – на ее лице появилось победное выражение, вернее, жалкое и искаженное его подобие.
Она все совершенно неправильно истолковывала, начиная с того самого момента, как я вошел в квартиру. У нее была своя собственная версия того, где я провел эти восемнадцать дней. Я изменил ей, твердила она. Я поставил ее в неловкое положение, предав ее. В мое отсутствие она сделала свои поспешные выводы, в которые теперь верила.
«Ты бросил меня».
Ее уверенность удивила меня. Сам-то не был ни в чем уверен. К тому же – и, очевидно, это оказалось решающим – у меня не было сил опровергать ее. Я внутренне метался и не мог зацепиться ни за одно ясное ощущение.
В какой-то момент я просто скрылся в ванной комнате и набрал полную ванну воды. Все равно мне не удавалось собраться с мыслями. Я отмокал в ванне, пока кожа не покраснела, а на лбу не выступил пот… После этого я собрал в кучу всю одежду, которая была на мне во время похищения, отнес на кухню и выбросил в мусорный мешок, засунул на самое дно, туда, где никто ее не сможет обнаружить. Я слышал, как наверху Бриджит разговаривала по телефону, но не мог разобрать, что она говорила. Я стоял на кухне и смотрел на свои руки, покрытые ошметками салатных листьев и апельсиновой кожуры. Я вдруг осознал, что с завтрака ничего не ел.
Когда несколько минут спустя появилась Бриджит, я уже сидел за столом с бутербродом и стаканом молока. Сам факт, что я ем, казалось, огорчил ее. А обиднее всего для нее было то, что в такой момент я могу быть голодным… Бриджит всегда требовала абсолютной преданности. Если ты живешь с ней, то должен быть неотлучно рядом с ней. Именно так ее нужно было любить, и у меня никогда не возникало с этим проблем. Я всегда хотел быть рядом с ней. На сто процентов. Несмотря ни на что. Когда я исчез, она восприняла это как то, что я ее бросил, то есть исчезновение приравнивалось к измене. Бриджит была таким человеком, который предпочтет поверить во что-то определенное, хотя бы и неприятное, чем жить в состоянии неопределенности или сомнения.
«У тебя кто-то есть».
Каждый раз, когда я пытался разубедить ее, в моей памяти всплывали образы из комнаты – черные капюшоны женщин, их развевающиеся плащи, – затягивающие меня в состояние, похожее на потерю сознания… Я никак не мог заставить себя рассказать ей о том, что произошло. Не мог признаться ей, да и самому себе, в том, что со мной случилось. Мне не хотелось, чтобы это было правдой. Как только я пытался заговорить, у меня просто отнимался язык.
Наконец в семь часов Бриджит поднялась.
– Мне нужно идти, – сказала она.
Я непроизвольно дернул локтем и задел нож, который упал на пол.
– Куда ты идешь?
– У меня сегодня вечером выступление. Мне через час нужно быть на сцене.
Я встал и неприкаянно стоял, наблюдая, как она сняла пальто с вешалки в коридоре.
– Не забудь разогреться…
Она бросила на меня подозрительный, почти загнанный взгляд, как будто я владел неположенной мне информацией. Я всегда раньше напоминал ей о том, что нужно разогреться перед выходом на сцену. Это было моим способом пожелать ей успеха. Застегнув пальто, она опять взглянула на меня, на этот раз через плечо.
– Ты будешь здесь, когда я вернусь? Я с удивлением посмотрел на нее.
– Да. Конечно. Где же еще я…
Она кивнула, повернулась и вышла из квартиры.
Изнеможение обрушилось на меня свинцовой тяжестью. Я мог бы уснуть стоя, там же, где стоял. Я боролся со своим состоянием. Всеми силами пытался превозмочь себя. Если я поддамся этому ощущению – значит принимаю все как есть.
Я старался не заснуть, бродя по квартире, переходя из одной комнаты в другую. И не мог избавиться от ощущения, что нахожусь в незнакомом месте, что влез в чужую квартиру и собираюсь что-то украсть. Я чувствовал одновременно раздраженность и отстраненность. Я разглядывал рыбок в аквариуме, экзотические растения на подоконнике, продукты в холодильнике. Открыв шкаф, перебрал всю свою одежду, пересмотрел фотографии, письма… Все, что попадалось мне на глаза, казалось, не имело ко мне никакого отношения, ничего для меня не значило. Даже книга по иконописи, которую подарила мне Бриджит (Avec mon amour, toujours. – В.) Навсегда, с любовью – Б. (франц.).

, даже фотография в рамке, на которой мы танцуем вдвоем… Ощущение того, что я забрался в чужой дом, не проходило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74