– И почему он должен ошибаться? Он в машинах разбирается, так и по радио сказали.
Она плеснула в бокалы еще немного вина, изо всех сил пытаясь скрыть свое отчаяние. «Рено», неужели «Опель» и вправду можно принять за «Рено»? Ведь французские машины выглядят совершенно иначе. Может, этот сосед – просто идиот, который хочет казаться значительным? Она подумала об Эльмере, о том, насколько же он, наверное, сейчас доволен, то-то обрадовался, услышав эту идиотскую информацию. Явно сидел у радиоприемника, как приклеенный, когда передавали новости, а сейчас потирает руки. Ей захотелось плакать.
– Будешь мусс на десерт? – спросила она.
– Да, если кофе сваришь.
– Как будто тебе когда-нибудь не давали кофе!
– Ну-ну, – удивленно протянул он. – Что, уж и пошутить нельзя?
Она поднялась и принялась убирать со стола, тарелки и приборы опасно звенели, она ничего не могла с собой поделать. Это она виновата в том, что он все еще на свободе. Они уже схватили бы его, если бы она рассказала правду. А сейчас они могут задержать кого-то другого. Она положила у отцовского бокала сигару и принялась мыть тарелки. Потом они молча ели мусс, верхняя губа отца испачкалась, и он с наслаждением слизнул белую пену. Он изредка поглядывал на нее, но решил больше не выступать. Может, у нее просто дамские проблемы, решил он. Она устроила его поудобнее на диване и отправилась домывать посуду. Но сначала запихнула четыре сотенных купюры в стеклянную банку-копилку в шкафчике на кухне. Оставалось надеяться, что он не знает точно, сколько у него там денег. А потом они сидели рядышком на диване, немного осоловевшие от вкусной еды и вина. Эва успокоилась.
– Ну конечно, они его схватят, – медленно проговорила она. – Всегда найдется кто-то, кто видел, людям иногда бывает трудно сообразить и сопоставить, но постепенно до них дойдет. Мир не может быть таким несправедливым. Да и молчать трудно все время, может, он по пьяни кому-то что-то выболтает. Знаешь, тип, который смог вот так вот запросто убить человека, например, в приступе ярости, он просто не сможет сдерживаться всю жизнь, он непременно себя выдаст – так или иначе. Ему обязательно понадобится излить кому-то душу. А тот проболтается полиции. Или же они пообещают вознаграждение, и его кто-нибудь выдаст, кто-то, жадный до денег.
Внезапно собственные слова комом встали у нее в горле.
– Я только хотела сказать, что непременно найдется человек, который захочет, чтобы справедливость восторжествовала. Люди, к сожалению, не всегда быстро соображают. А может, боятся.
– Нет, люди просто трусы, – устало проговорил отец. – Вот в чем штука. Люди трусы, они думают только о собственной шкуре и просто не хотят ни во что вмешиваться. Я очень рад, девочка моя, что ты так веришь в справедливость, но она далеко не всегда торжествует. А уж ей-то – я имею в виду эту женщину – все равно не помочь.
Эва не ответила, боясь, что голос выдаст ее. Она вытащила из пачки сигарету.
– А почему ты ударил того типа? – спросила она.
– Какого?
– Того, на работе, ты же рассказывал.
– Да, рассказывал. Потому что он был ужасно злобный.
– Это не ответ.
– Слушай, а почему у тебя была такая истерика, когда умерла фру Сколленборг? – спросил он вместо ответа.
– Как-нибудь в другой раз расскажу.
– Когда я буду на смертном одре?
– Ага, вот тогда и можешь спросить, а там посмотрим.
Приближалась ночь. Эва думала об Эльмере: интересно, что он собирается делать. Может, он сейчас сидит и смотрит в стену, на узор на обоях, на свои собственные руки, удивляясь тому, как это они могут жить своей собственной жизнью и делать что-то, не подвластное ему. А Майя лежит в холодильнике морга, ничего не чувствует, ни о чем не думает. У Эвы тоже больше не было сил ни о чем думать, она налила себе еще вина, и мысли куда-то улетучились, превратились в легкую дымку, сквозь которую ничего не было видно.

***

Наступило утро, туманное и ветреное, но пока отец с дочерью завтракали, небо немного прояснилось. Тихо бормотало радио. Эва слушала вполуха, но вдруг насторожилась. Передавали новости. По подозрению в убийстве задержан мужчина. Шофер автобуса, 57 лет, владелец белого «Рено». Оба внимательно слушали, забыв про свои бутерброды.
– Ха! – воскликнул отец. – У него нет алиби.
Эве показалось, что сердце ее куда-то ухнуло. Задержанный сознался в том, что неоднократно бывал у жертвы в качестве клиента. Разумеется, их было много, они два года слетались к Майиной двери, как мухи на мед. Она представила себе, как рушится вся жизнь этого человека. Не повезло бедняге, а может, у него есть семья? Она думала: «это я виновата».
– Ну, что я тебе говорил? – торжествующе спросил отец. – Они его уже взяли.
– Уж больно все легко получилось, вот что я тебе скажу. Только потому, что у него такая машина и нет алиби. И кроме того, ходить к проституткам никому не запрещено. В старые времена, – сказала она громко, – настоящим мужчиной считали только того, кто ходит в публичный дом.
– Господи! – воскликнул отец и уставился на нее.
Эва вспотела.
– Не понимаю, почему ты так настроена? А разве бывает как-то иначе? Они всегда их арестовывают сразу же. Мы живем в маленьком городе.
Случается, они ошибаются, – бросила Эва. – Она пыталась прожевать толстую хлебную корку – отец покупал хлеб в магазине – и чувствовала, как в ней зреет решимость. Она должна что-то предпринять. – Я уверена, что к этой… даме захаживали сотни мужчин, и у многих были белые машины, и у многих нет алиби.
Она закончила завтракать и встала. Убрала со стола, помыла посуду, засунула свой бумажник в газеты, лежавшие в гостиной, и нашла плащ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88