Впрочем, если это было и так, Ансельм не подал и виду. Он быстро принес воды и направился в келью за припасами, после чего, достав лук, чеснок, сельдерей и морковку, занялся рыбой. Получалось у него неплохо – нож резал ровно и быстро. Видимо, я все-таки ошибся, готовить мальчику уже приходилось. Краем глаза я заметил, что Пьер тоже следит за Ансельмом, причем не без затаенной ревности. Уха – коронное блюдо нормандца, который, как я уже убедился, и без того превосходно готовит.
– Итак, брат Петр, – напомнил я, – мы вас слушаем.
– Басня, – начал Пьер самым бодрым тоном. – Из сборника…
Последовала пауза, но я не торопил. Вспомнилось, что еще два года назад Пьер, проучившийся в монастырской школе чуть ли не десять лет, не мог связать по-латыни и нескольких слов. Все-таки парень молодец, хотя, видит святой Дионисий, я тоже очень старался.
– Из сборника. Называется «Лиса и отражение луны»…
На губах Ансельма вновь мелькнула улыбка, и я в который раз подумал, откуда пришел в Сен-Дени этот мальчишка? Латынь он знал превосходно, лучше меня. Такое еще можно объяснить, но Ансельм знал греческий и, как я недавно сумел узнать, арабский…
– Некая лисица шла ночью возле реки и увидела в оной реке отражение луны. Увидев оное отражение, решить… решила она, что это суть сыр…
Я вдруг сообразил, что за весь день Пьер ни разу не открывал книги. Да, память у парня превосходная, и надо было здорово постараться, чтобы за несколько лет ничему не выучить этого нормандского увальня. Пьер не был лентяем – он искренне хотел закончить школу и стать священником где-нибудь в деревне. Но до недавнего времени эта мечта была от него далека, как стены Иерусалима.
– …Стала оная лисица лакать воду. Мнила она, что выпить… выпьет реку, после чего дно высохнет и упомянутый сыр достанется ей…
Между тем в котелке уже что-то начинало закипать. Я принюхался и остался доволен – ужин явно нам обеспечен. Правда, запах был несколько необычен. Пахло чем-то незнакомым – не сельдереем и тем более не луком.
– …Лакала оная лисица воду без перерыва, пока не захлебнулась…
Пьер довольно вздохнул, предчувствуя окончание пытки, и выпалил:
– А мораль этой басни такова: человек алчный рвется к наживе с таким усилием, что сам себя раньше времени в темную могилу сводить!
Вслед за этой нравоучительной фразой на физиономии Пьера расцвела совершенно неподходящая ухмылка. Я не выдержал и улыбнулся в ответ.
– А теперь пусть брат Ансельм рассказать, – окончательно расхрабрился Пьер. – А то, отец Гильом, вы его басня учить не заставляете!
Не хотелось пояснять, что «Робертов Ромул» Ансельм читал лет в семь, если не раньше, но наш сегодняшний повар тут же откликнулся.
– Басня «Человек, который молился».
Я почувствовал внезапное смятение. Дело не в том, что эту басню обычно не рекомендуют читать ученикам. Поразил тон – Ансельм отозвался на предложение Пьера как-то излишне серьезно.
– Один человек имел обычай приходить в церковь поздно, склонять колени и молиться всегда одними и теми же словами: «Господи Боже, будь милостив ко мне, и к жене моей, и к детям моим, а больше ни к кому»…
Ансельм на миг замолк, тонкие губы сжались, побелели, в темных глазах блеснул недобрый огонек.
– Услыхал это однажды его сосед и тоже стал молиться: «Господи, Господи, Боже всемогущий, разрази ты его, и жену его, и детей его, а больше никого»…
– А… а мораль? – недоуменно вопросил Пьер, не дождавшись пояснения.
– Там нет морали. – Ансельм отвернулся и занялся котелком. Пьер почесал затылок и стал неторопливо нарезать хлеб.
…Брат Ансельм появился в Сен-Дени год назад.
Пришел поздним вечером, босой, в оборванной ризе. Отец Сугерий велел накормить путника и уложить спать, но паренек настоял на встрече, после которой наш аббат заперся с отцом Эрве и беседовал с ним чуть ли не до утра. А на следующий день в Сен-Дени появился новый монах, которого было велено ни о чем не расспрашивать. Почти сразу же Ансельм стал ходить ко мне в школу, но заниматься с ним пришлось по особой программе. Все премудрости, которые я втолковывал братьям-бенедиктинцам, были Ансельму уже ведомы, и я, следуя ясному намеку аббата, готовил парня в университет. Я догадывался, что направят его в Болонью, причем на богословский факультет. А вот откуда брат Ансельм появился, мог лишь предполагать. Впрочем, его короткие темные волосы, черные глаза и смуглая кожа кое-что подсказывали…
Уха вызвала одобрение всех, включая недоверчивого Пьера. Ансельм оставался невозмутим, но было заметно, что похвалы ему по душе. Я не удержался и спросил о запахе.
– Точно, – поддержал меня Пьер. – Ты, брат Ансельм, не скрывать. Я ведь, когда готовлю, ничего не скрывать!
– Не обижайся, брат Петр, – Ансельм улыбнулся и достал из мешка нечто сухое и сморщенное. – Этот корень у меня на родине называется «Пастушка». Здесь он не растет. У меня оставалось немного…
– А где это – у тебя на родине? – ляпнул нормандец, позабыв настоятельный совет аббата.
Ансельм на мгновенье сжал губы, затем вновь улыбнулся:
– В Италии, брат Петр. Эта трава растет на юге, в Калабрии.
– Так ты оттуда?
– Нет. Я родился в Риме, а жил в Тоскане, затем в Неаполе.
Нечто подобное я и предполагал. Для кастильца или грека Ансельм слишком правильно говорит по-латыни. А для окситанца слишком смуглый.
– Ну вот! А то молчать все! – Пьера окончательно понесло, но я почему-то не вмешался. – А то как получается? Мы ж ничего не скрывать, живем вместе, из одной миски едим. А тебя и спросить ничего нельзя!
Интересно, что ответит Ансельм?
– А может, я великий грешник, брат Петр, – на губах у паренька по-прежнему была улыбка, но глаза смотрели серьезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16