ТОП авторов и книг     ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Серебряный пятачок с короной и двуглавым орлом. Торчащий из коряги сук, на который падала монета, прежде чем снова взлететь вверх, смахивал на высохшую трехпалую руку.
«Да-а-ай тебе, внуче-ек…»
Как давно это было? Тринадцать лет назад? Четырнадцать? А помнится до сих пор…
Правая рука уверенно сжала рубчатую рукоятку «Беретты». Модель 9000S, девять миллиметров. Карманы куртки оттягивали запасные обоймы. Он знал еще с прошлого раза: стрелять придется из личного оружия. Это хорошо. Не торопясь, Данька поднял пистолет, снял с предохранителя. Встал поудобнее. Нет, не годится. Лучше с колена.
Он опустился в снег, забыв про холод, не обращая внимания на залепленное ухо. Выровнял дыхание, тщательно прицелился, ловя нужный момент. На взлете? Нет, при падении, чуть ниже верхней точки. Вот так. Он плавно надавил на спуск.
Выстрел.
Мимо.
Расслабься, тирмен. Брось нервничать. Патронов у нас с запасом, Великая Дама позаботилась. Черт, метель эта! Словно нарочно старается запорошить глаза, накинуть на сектор стрельбы буйную, кипящую сеть – сбить, запутать, помешать… Врешь, не собьешь! Целимся, мягко выбираем слабину, задерживаем дыхание…
Самого попадания он не увидел. И звука от пули, впечатавшейся в заветный пятачок, не услышал. Монета просто исчезла, не долетев до трехпалой лапы, распахнутой в ожидании. Над корягой, свисая с ветки дерева, качался лапчатый лист – вечнозеленый, очертаниями напоминающий спящую собаку.
Есть.
Первая – есть.

Мишень первая
Данька-Встанька

Я увидел Вас в летнем тире,
Где звенит «Монтекрист»,[1] как шмель,
В этом мертво кричащем мире
Вы – почти недоступная цель.
А. Вертинский
Год Зеленой собаки

1

– Нет, ну ты понял, да?
– Я Жирному ничего не должен, – твердо сказал Данька.
Он искренне надеялся, что получилось твердо. В горле першило: должно быть, от мороженого. Все время хотелось почесать кончик носа. И щеку. И под глазом. И вообще, настроение было – черней мазута.
Кощей ухмыльнулся с гаденькой радостью:
– Это ты Жирному скажешь. В деберц сел? – сел. Жирный тебя откатал? – ясен пень. Теперь плати.
– Мы не на деньги играли, – возразил Данька. – Мы просто так.
Он думал о том, что с Кощеем спорить легко. Кощей – гнида трусливая. Бегает и сплетни носит. Вот с Жирным спорить куда труднее. Совсем не выходит с ним спорить, с Жирным, и с кодлой его…
Кончик носа свербил, подлец, до невозможности.
Это от трусости, понял Данька. Я – трус. Вот оно как…
– Просто так – четвертак! – лучась восторгом, выкрикнул Кощей. Сутулый, чернявый, готовый лопнуть от важности, он напоминал грача, хлопочущего над особо вкусным червяком. – А так просто – девяносто! Готовь бабки, Архангел! Данила-мастер!
– Шел бы ты, Кощей… иди, воздухом подыши…
Данька был противен сам себе. Во-первых, он не любил своего имени. Разве это имя для нормального человека: Даниил? Нет бы Сашка, Пашка… Во-вторых, к своей фамилии – Архангельский – он тоже относился без приязни, схлопотав из-за нее глупую кличку Архангел. В-третьих… «В-третьих» сейчас было самым главным. Ну что стоило вчера не задерживаться во дворе, а сразу пройти домой?
– Не по-пацански выходит, – Кощей огорчился. Топнул ногой от возбуждения, угодив по лужице и обрызгав холодной водой штаны себе и Даньке. – Пацан сказал, пацан ответил. Мне-то что, мне по барабану, а Жирный не поймет. И братва не поймет.
Братва ему, крысюку… От пацанских наворотов Кощея, безуспешно косившего под реальную шпану, накатывала тошнота. Такая подступает к горлу, когда стоишь на вышке, бассейн внизу кажется лужей, вроде той, по которой топал гад Кощей, и точно знаешь: прыгнешь – промахнешься, не прыгнешь – засмеют. Лучше найти деньги до понедельника. У мамы нет, у нее никогда нет, а у отца бывают. Редко, правда. Вечером зайти к отцу, спросить как бы невзначай: если есть, он не откажет.
Рассказывать отцу про долг Жирному не хотелось. Загорится спасать, начнет строить планы, кричать, что он им всем покажет, что он боксом занимался, оставит ночевать, а утром все забудет и убежит по вечным своим делам. И деньги дать не вспомнит. И про бокс. Надо что-то заранее придумать: рюкзак хочу, мол, купить, или готовальню…
С постамента, установленного в начале парка, на двух мальчишек глядел пролетарский писатель Максим Горький, недавно выкрашенный в ядовито-серебристый цвет. Сентябрь выдался теплый, ночной дождь легко взъерошил листву каштанов и кленов да еще оставил мелкие лужи, как память о небе. Голуби ворковали на плечах и голове Горького, а он все смотрел, и во взгляде его Даньке чудилось сочувствие. Ну да, сейчас только от памятника сочувствия и дождешься. И то если памятник в юности был волжским босяком, как расказывала Мандрила на уроке литературы. Остальные живьем сожрут.
Удачное воскресенье, ничего не скажешь.
– Костик, ты идешь?
Лилька Бутенко, первая красавица класса, махала Кощею рукой от лотка с газировкой. Рядом топтались близняшки Сестры Бэрри: вечные Лилькины спутницы, страшненькие, а потому безопасные. И что они в Кощее находят? Мелочь, вредина, сплетник, а от девчонок проходу нет. Просто липнут на него, стрикулиста.
Слово «стрикулист» Данька впервые услышал от дяди Левы, пьяницы и записного хохмача, когда Лева обмывал с отцом почин какого-то очередного золотого дела, после которого оба станут мильонщиками. Значения не понял, спросить постеснялся, но сегодня догадался сразу и навсегда: стрикулист – это Кощей и такие, как Кощей. Очень уж они подходили друг к другу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23

ТОП авторов и книг     ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ    

Рубрики

Рубрики