Но делать было нечего - долг есть долг. Теперь, если туземцу и предстоит умереть, он сделает это по всем правилам медицинской науки.
- На стол! - скомандовал Хантер фельдшеру.
Двери операционной закрылись. Десантники умчались в бар, снимать напряжение после боевой операции. Пилот улетел за сержантом Вестуэем и остальной группой. В приемном покое остались только журналисты. По молчаливому соглашению они не кинулись к телефонам передавать "жареную" информацию: каждый понимал, что сенсационный сам по себе факт ликвидации последней банды времен второй мировой войны блекнет на фоне тех необычных событий, свидетелями которых они стали. Да и конкурентов у них не было. Они уже выясняли, что полковник Стивен, командир базы, вылетел в Манилу на совещание к командующему, а лейтенант, исполняющий сейчас его обязанности, не решился передать дальше необычную информацию, полученную по рации. Ждал сержанта.
Вестуэй вернется на базу в лучшем случае часа через полтора. Пока это он доложит лейтенанту, пока тот тщательно обдумает текст радиограммы на Лусон, пока эти сведения станут достоянием журналистов, аккредитованных в столице архипелага... По самым скромным подсчетам у них в запасе двенадцать часов чистого времени. Сейчас они монополисты: никто не передаст информацию раньше их.
Они не разговаривали друг с другом. Сидели в разных углах, курили. Каждый воспринял сногсшибательное известие по-своему. Браун был необычайно сосредоточен. Сгорбившись на диванчике, упершись руками в колени в классической позе лихих шерифов из вестернов, он до сих пор старался что-то понять, и по лицу его то и дело пробегало облако недоумения. Бедворт, напротив, свободно развалился в кресле и, казалось, ни о чем не думал. Лишь губы его время от времени кривила скептическая усмешка. Так прошло полчаса.
Внезапно дверь операционной распахнулась, и Хантер - взъерошенный, растерянный, злой, с вытаращенными глазами и мокрым лбом вывалился в приемный покой. Не говоря ни слова, он рванул дверцу холодильника, выхватил из заледенелого нутра бутылку и жадно припал к горлышку. Опытным глазом Браун определил, что это был основательный, профессиональный глоток.
- Чтоб мне никогда больше не увидеть Аризоны, если кто-либо еще сталкивался с чем-то подобным! - выругался Веселый док и снова припал к бутылке. Журналисты мгновенно очутились возле него. Оторвавшись вторично от горлышка, Хантер дико глянул на них, недоумевая, что это за типы и как они очутились здесь, и, вспомнив, злорадно ухмыльнулся.
- Держу пари, ребята, на ящик виски против спичечного коробка, что вы не осмелитесь написать о том, что я вам сейчас покажу. Иначе ваши боссы решат, что вы растворили в спирте последние мозги, которых у журналистов и так ограниченное количество.
- Слишком много слов тратите, док, - спокойно отпарировал Браун. - А слова - это ценность, эквивалентная свободно конвертируемой валюте. Хотите, я скажу, чем вы собираетесь нас поразить?
И Хантер и Бедворт недоуменно уставились на него.
- Булыжник, проткнувший этого человека, стал частью его организма, - невозмутимо продолжал Браун.
Не прислонись Хантер заранее к холодильнику, он бы упал.
- С ума сойти, верно! Камень не только врос в тело, он начал пронизываться кровеносными сосудами. Это как раковая опухоль. Только не поймешь, кто же тут играет роль онкогена, кто кого растворяет. Но как вы догадались, мистер?
Вопрос повис в воздухе: журналисты были уже в операционной, где у стола застыл полностью потерявший способность двигаться и говорить фельдшер. И на их глазах случилось невероятное.
В обнажающем свете бестеневой лампы на белой простыне резко выделялось смуглое, худое тело с выступающими ребрами. Маска была снята, но больной еще не пришел в сознание, хотя толстые, почти без ресниц веки изредка трепетали, словно силились раскрыться. Но журналисты не смотрели на его лицо. Их глаза были прикованы к левому боку раненого, где между четвертым и пятым ребром наливался синевой и пульсировал огромный нарыв. Казалось, он вот-вот лопнет... Бедворт даже отступил на шаг, загородившись объемистым баллоном аппарата "искусственное легкое". Но нарыв не лопнул. Вдруг пульсация прекратилась, и сине-багровый желвак за несколько минут ушел внутрь, будто растворился в теле. А еще через минуту Таникава раскрыл глаза и медленно, неуверенно встал на ноги.
- Век не видать мне родной Аризоны! - как-то безнадежно ахнул Хантер и сделал очередной внушительный глоток.
Наступило молчание, тем более тягостное, что никто из них не решался заговорить, хотя каждого буквально распирало от вопросов. Бедворт был на грани истерики. Хантер сник и непрестанно проводил по лицу трясущейся рукой, будто сомневался: он ли это? Браун ушел в себя - казалось, он сопоставлял то, что видит, с теми воспоминаниями, которые наконец-то сумел вызвать из глубины памяти.
...Дверь распахнулась, и в операционную ворвался Вестуэй - в берете, надвинутом на самые глаза, в грязяом комбинезоне, с автоматом на боку и сигаретой, зажатой в уголке рта. На фоне ослепительной хирургической белизны он резал глаз, как корявый замшелый пень среди скульптур музея изящных искусств. Хантер никак не отреагировал на такое вопиющее нарушение правил.
- Кажется, успел вовремя, - заявил бравый сержант, оглядывая всех твердыми прищуренными глазами и мгновенно оценивая обстановку. - Недаром пилот всю дорогу гнал, на форсаже. Вы молодец, док, быстро поставил его на копыта. Ну, приятель, давай в кутузку. Теперь твое место за решеткой, как у макаки в зоопарке.
Последние слова, относились к Таникаве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55