Разговоры продолжались не менее полугода, как вдруг распространился слух, что господин граф де Комейроль и мэтр Суэф выловили для питомицы Жафрэ преогромного кита. Конечно, когда за дело берутся такой нотариус и такой аристократ, подобной добыче удивляться не приходится. Все окрестные девицы поначалу понадеялись, что это какой-нибудь Жан-Дурачок из страны Дырляндии, но вот принц приехал с первым визитом – и обитательницы квартала Марэ прикусили язычки. А что поделаешь? Глядя на солнце, не скажешь, что это – кастрюля!
К Клотильде явился принц, причем самый настоящий.
И что еще обиднее, он был очарователен; возможно – немного слишком серьезен, но очень, очень мил!
И прикатил этот принц не откуда-нибудь из Валахии или России, где всяких князей хоть пруд пруди; он происходил из дома де Клар и носил чисто французское имя – Жорж де Сузей – плюс титул, плюс двадцать пять лет от роду, плюс не знаю уж сколько сотен тысяч ливров ренты.
Все девицы на выданье просто заболели от зависти.
Прошло три месяца, и ослепительный блеск жениха несколько потускнел в унылых потемках Марэ; теперь соседи обсуждали свадебные подарки, которые получила мадемуазель Клотильда.
А вам ведь и самим отлично известно, что значит обсуждать чужие свадебные подарки: тема животрепещущая, зудит, как комариный укус, – что кладут в корзинку, что из нее вынимают? Ах, это чудесное, болезненно мучительное перечисление всех вещей, предназначенных для другого человека, – ошибки, оговорки, преувеличения, преуменьшения… Ревнивые преуменьшали размер корзины, завистливые преувеличивали.
Позже пополз еще один слушок, выскользнув как раз из этой самой свадебной корзины, и облачко тумана вокруг хорошенького личика мадемуазель Клотильды несколько рассеялось. Ведь низкое происхождение семейства Жафрэ делало, казалось бы, совершенно неправдоподобным брак малышки с принцем. И нате вам!
Однако выяснилось, что Жафрэ тут вовсе ни при чем и мадемуазель Клотильда дождалась счастливой развязки, как героиня драмы из театра на мосту Сен-Мартен. Девушка оказалась богатой наследницей. Стало известно, что она… Но не будем торопить событий.
И тут вдруг принц перестал ездить к невесте. Такое случается, сами знаете… Женихи, они иногда пропадают так же внезапно, как и появились. Три месяца ни слуху ни духу! По кварталу пронесся вздох облегчения, все уже надеялись, что принц исчез навсегда, и вдруг – пожалуйста: у Жафрэ корзина с подарками! В общем, вышло большое огорчение, и все опять как-то приуныли.
И какая корзина! Охарактеризовать ее можно было одним-единственным словом: непозволительная!
Но на этом свете, слава Богу, самому ужасному огорчению всегда сопутствует хоть маленькое, да утешеньице. Удар, нанесенный жителям квартала свадебной корзиной, был несколько смягчен очередным слушком, ходившим сперва робко и опасливо, но очень скоро выросшим в прекрасную полноценную сплетню. Одним словом, говорили, что видели, как мадемуазель Клотильда выскальзывала вечером из дома одна – и не раз или два, а довольно часто. И выбиралась она из особняка не через главные ворота, а через маленькую калитку в ограде сада, ту, что ведет на пустырь со снесенными домами. А на углу возле тюрьмы девушку поджидал фиакр.
Куда она ездила? И главное, как и когда проникала обратно? Ведь свидетели ее уходов никогда не замечали ее.возвращений. Все эти вопросы оставались без ответа.
Как-то во второй половине апрельского дня в гостиной Жафрэ, где красовалась свадебная корзина, прикрытая наброшенной сверху муслиновой тканью, собралось небольшое общество. Добрейший Жафрэ в беседах посетителей участия не принимал, все его внимание поглотил десяток снегирей, которые скакали в хорошенькой клетке, сделанной в форме пагоды. Только поэт способен передать то младенческое простодушие, каким дышали выцветшие голубые глазки хозяина, его толстые обвисшие щеки и даже окаймленная пушком лысина. Говорить Жафрэ почти не говорил, но охотно насвистывал любезности своим птичкам, особенно Манетте и Жюлю, которых обожал.
Одет Жафрэ был в новый, с иголочки костюм, который, впрочем, сидел на нем как чужой. К жене своей хозяин дома обращался по имени и на «ты», но с почтительностью необыкновенной.
Уж почему этот милейший человек вызывал у людей недоверие, я не знаю, мне-то кажется, что он и мухи бы не обидел.
Что касается лет, то он был человеком без возраста. Адель говорила ему «вы».
Черты лица этой женщины были куда резче, чем у мужа, и к ее мощному крючковатому носу необыкновенно шли большие круглые очки в золотой оправе. Была она высокой, худой, смуглой, с проседью в волосах, и я же уже говорил, что эта особа убивала птиц!
Клялись, что порой от нее попахивает трубочным табаком, хотя никто не видел, чтобы она курила. Но не удивляйтесь, время от времени от нее крепко несло и водкой, хотя никто не замечал, чтобы она пила. Вот так-то!
На вид Адели можно было дать лет шестьдесят пять, а то и все семьдесят. Одевалась она несколько вызывающе и прическу украшала черной накладной косой.
Но, как вы сами понимаете, брак этот был счастливым. Как-то в минуту откровенности господин Жафрэ сказал мэтру Суэфу: «Столько лет мы женаты, а Адель ни разу на меня руки не подняла!»
Стоило господину Суэфу пожелать, как он смог в это поверить.
И где только ни растут цветы! Я видел их даже на голом щебне – и они были чудесны. Мадемуазель Клотильда казалась воплощением красоты, но красоты жизнестойкой и улыбчивой. Вам ведь известно, что художники, герцогини и конюхи называют «породой» или «кровью». В Клотильде этой «породы» было хоть отбавляй, девушка была «голубых кровей» от макушки до пят, хотя происхождения малютки никто не знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116