Малышка была у нас Моисеем, которого спасала из вод реки египетская принцесса; Зелиской – в истории о девочке, вырванной собакой из пасти гигантского удава в джунглях Америки; Венцеславом или маленьким принцем, вынесенным из огня фельшхеймским гусаром – да мало ли еще кем! Саладен был плодовитее господина Скриба. За каждое сочинение ему беспрекословно выплачивали тридцать су. А поскольку он изумительно играл в монетку и бутылочку, да к тому же еще безбожно плутовал в карты, то денежки у него водились, и прятал он их повсюду – однако Симилора обмануть не мог. У того был изумительный нюх, да и папашины потребности обходились недешево.
Весь первый год девчушку представляли на афишах и на сцене под именем мадемуазель Сериз – по причине одного необыкновенного обстоятельства, о коем будет сказано ниже, дабы могли воспользоваться этим ее настоящие родители.
Через двенадцать месяцев мы с мадам Канадой решили прикинуть, какую выручку принесла нам мадемуазель Сериз. Я веду подобные расчеты безупречно – не всякий бухгалтер может со мной потягаться; всего за десять минут я произвел все необходимые операции и объявил, что ребенок, за вычетом всех расходов, дал 1.629 франков чистой прибыли.
Это произошло в Орлеане, на рыночной площади. Мадам Канада сказала мне:
– Великолепно. Кофе за мной.
– Согласен, – ответил я. – Приятно иметь калифорнийские россыпи прямо у себя на дому.
– И радостно, – добавила Амандина, – ведь я обожаю нашу малютку. Будь у меня собственная дочка, я бы не любила ее больше.
Мадам Канада по заслугам славится своим умением готовить кофе. Из рук ее выходит напиток прямо бархатный, и достигает она столь превосходного сочетания всех необходимых ингредиентов, что испытываешь подлинное наслаждение. На сей раз выставила она полный кофейник, поскольку теперь, ввиду баснословной прибыли, нам не было нужды жаться и экономить. Всю ночь мы говорили о малышке.
Истинная правда, что с возрастом человек становится лучше, ибо теперь Амандина испытывает достойное и сходное с моим желание разыскать родителей юной особы. В ту ночь дело обстояло иначе, поскольку она сказала мне:
– Сериз для нее имя неподходящее.
– Зато оно забавное, – возразил я, – сразу бросается в глаза и притягивает публику.
– Возможно, только это будто вывеска на спине. Если оставить все как есть, родители легко разгадают шараду. А она приносит большие деньги. И десяти месяцев не пройдет, как за ней явятся, чтобы забрать.
Амандина была права, и вы скоро узнаете, почему.
– Но ведь родители ее продали, – ответил я, не слишком уверенный в том, что говорю.
Мадам Канада пожала плечами.
– Конечно, продали, – поторопилась все же она подтвердить мои слова.
Но сердце подсказывало нам обоим одно – это невероятно. Родители подобного ангелочка должны были бы купаться в роскоши.
– Значит, – заключил я, – в силу того, что мы имеем на нее все права, подыщем ей новое имя.
Это оказалось проще сказать, чем сделать: видит Бог, нам пришлось изрядно потрудиться. Подобрав какое-нибудь имя, мы его обсуждали, обнюхивали, обсасывали, а затем приходили к выводу, что не идет оно ни в какое сравнение с прозвищем Сериз, которое явилось само по себе.
Тем временем поглядывали мы на личико девочки, улыбавшейся во сне – такое беленькое и розовенькое, что в самом деле походило на вишенку.
Ибо малышка наша прямо расцвела, стала свежей, как бутон, прелестной, как роза… ведь мы холили и нежили ее, словно принцессу!
Когда мы уже совсем было отчаялись, Сериз открыла свои громадные голубые глаза и взглянула на нас.
– Точно два сапфира! – сказала мадам Канада.
– Сапфиры! – повторил я. И ребенок получил имя.
Девочка, сомкнув веки с длинными ресницами, заснула вновь. А на следующий день было запрещено называть мадемуазель Сериз иначе, как мадемуазель Сапфир. Распоряжение администрации – штраф в пять сантимов за нарушение.
Однако у самой мадемуазель Сериз эта перемена вызвала обиду: впервые за все время она проявила неудовольствие – казалось, ей было жаль расставаться с прежним именем.
Впрочем, дулась она всего несколько минут, а потом забыла обо всем. Да ведь и была она безмозглой, как птичка, но сердце у нее было доброе – я убежден, что нас она уже любила.
До этого момента она только напевала, хотя довольно хорошо произносила слова песенки – говорить же не могла. Постепенно начала она лепетать: но не так, как если бы потихоньку научилась, а будто бы вспоминая то, что умела прежде.
Сомневаться в этом не приходится, поскольку щебетанье ее не имело к нам никакого отношения. Никогда она не повторяла наших слов, а толковала о чем-то другом – и мы далеко не всегда ее понимали. Она поминала какого-то Медора, пастушку, молочницу. Все это ясно показывало, что выросла она в деревне. Об отце она не говорила никогда; при слове же «мама» начинала дрожать – доказательство, что ее, судя по всему, били.
Впрочем, расспрашивать ее было бесполезно. Она либо смотрела на нас непонимающим взглядом, либо принималась горько плакать. Мы сто раз пытались узнать, как зовут родителей или хотя бы, как ее саму называли дома. Тщетно. Такое впечатление, будто она полностью потеряла память. При этом она прекрасно помнила все, что случилось после ее появления у нас.
Мадам Канада была этим очень довольна. Она любила повторять:
– Все к лучшему. Любой скажет, что наша милая крошка родилась в балагане, потому что ничего другого не видела и не знает.
Перехожу теперь к ее воспитанию.
Мадам Канада, увы, не блещет образованностью, хотя нельзя не восхищаться ее умению разбивать булыжники на животе, варить кофе, равно как и силе природного ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151