Приглядевшись к парнишке, мы бы поняли, что он уже давно достиг вполне зрелого возраста, но остался бледным и безбородым. Парижская голытьба – особое племя, нечто вроде американских индейцев или европейских цыган.
Многократно отмечался и больше не подвергался сомнению тот факт, что изменение климата ничуть не влияет на толстую и в то же время прозрачно-бледную кожу выходцев из бедных кварталов Парижа. Даже африканское солнце испытывает к ней особое уважение, и ее обладатели остаются бледнолицыми и среди негров в экваториальной Африке.
Старьевщик и юноша вкладывали в игру весь свой пыл: на пробке громоздилась стопка монет, и полдюжины зевак жадно следили за игрой.
Это было состязание. Как на бегах, делались ставки.
Мы уже сказали и повторим еще раз: нигде в Париже не собирается столько шпаны, сколько в окрестностях Префектуры полиции. Можно подумать, что здание, куда они когда-нибудь попадут не по своей воле, неудержимо притягивает их.
Как почти все парижане, парнишка был ловким мошенником. Его бита – мелкая монета белого металла с профилем Людовика XVI с одной стороны и фасцией, увенчанной фригийским колпаком, с другой – была заточена по краям и наверняка отполирована наждаком. Великолепная игровая монета скользила по пыли, как галька по воде.
Любитель этой забавы охотно отдал бы за такую пять су.
Старьевщик, напротив, играл очень осторожно, как деревенщина с Востока. Он бросал монету сверху таким образом, что его тяжелый республиканский су, ребро которого было расплющено молотком да еще и подпилено, всегда ложился на столбик монет, не давая им упасть с пробки.
Паренек был гораздо проворнее, но его ловкость была побеждена спокойной осторожностью противника. Парижанину оставалось лишь отвести душу в насмешках.
– Послушай, Ландерно, – обратился он к старьевщику, пока тот собирал столбик из двенадцати монет, – зачем тебе такая большая корзина?
– Я занимаюсь похоронами, – ответил тот, бросив на шутника взгляд, не предвещавший ничего хорошего. – Когда ты отпрыгаешься, я отвезу тебя в амфитеатр, и там тебя распотрошат за милую душу.
Зрители были на стороне Ландерно. Парнишка разозлился.
– Ладно, – выпалил он, – давай еще раз. Каждый ставит двенадцать су.
– Хорошо, – согласился старьевщик и тут же заявил: – Если сшибешь монеты, они мои.
Белая монета юноши, ударившись в пробку посередине, отбросила ее на десять шагов. Столбик из двадцати четырех су при этом даже не шелохнулся.
Зрители зааплодировали. Парнишка торжествующе воскликнул:
– Скажи-ка, Ландерно, почему тебя называют Тридцать Третий, откуда это прозвище?
– Это тайна, – серьезно ответил старьевщик, – забирай деньги и проваливай!
На углу Иерусалимской улицы появился человек, одетый в дорогой и опрятный костюм буржуа. Парнишка в это время собирал свою добычу.
С юноши слетела кепка, обнажив копну светлых курчавых волос.
Мужчина в приличном костюме тихонько подкрался к пареньку с видом человека, собирающегося подшутить над своим приятелем.
Когда юноша нагнулся за пробкой, он схватил его за ухо.
Половина зрителей тут же улетучилась. Старьевщик поспешно водрузил на спину свою громадную корзину.
Парнишка резко вскочил, выпалив:
– В чем дело? Кому-то темно без фонаря?
И даже не взглянув на обидчика, парень с неподражаемым проворством подсек его ударом ноги.
Это напоминало удар, который выбил из-под монет пробку, не разрушив столбика. Господин резко плюхнулся на землю; при этом раздался звук, очень похожий на тот, который производит падающий на мостовую куль с тряпьем.
Последние зрители расходились, хохоча во все горло.
Старьевщика под знаменитой аркой Жана Гужона уже не было.
– Хватит, – поинтересовался парнишка, – или желаете, чтобы я исполнил этот номер на бис?
Но, осекшись на полуслове, юноша с искренним сожалением воскликнул:
– Господи! Я же врезал месье Бадуа! Быть этого не может!
И он поспешно помог бывшему шефу подняться с земли.
Оказавшись на ногах, месье Бадуа потер ушибленное место.
– Пистолет, старина, где ты пропадал? Ты был мне чертовски нужен! Несмотря на все твои недостатки и необузданный темперамент, я еще не встречал другого такого ловкача. Знаешь, ты совсем не изменился за эти три года.
– Три года и четыре месяца, месье Бадуа, – подхватил Пистолет, искренне обрадованный этой встречей. – В апреле тридцать пятого я смылся из Парижа, чтобы добиться успеха и завоевать положение в обществе своим прилежанием и неважно каким трудом. А вы тем временем похорошели и поправились… Черт побери, как я рад вас видеть! Может, угостите меня обедом? Я охотно приму ваше приглашение.
– И на ужин тоже, Клампен, старина. Ты мне нужен, – сказал месье Бадуа.
– К вашим услугам, месье Бадуа. Как насчет жареной курицы? С грибами? – невозмутимо продолжал Клампен, демонстрируя свои гастрономические познания.
– Курица с грибами? Идет! Так где же ты пропадал столько времени? – искренне поинтересовался месье Бадуа.
– Да куда только не заносила меня судьба, месье Бадуа. Я объездил весь мир – и по делам, и для развлечения. Сколько стран повидал! Приобрел богатейший жизненный опыт! – радостно сообщил бывший охотник на бездомных кошек.
Перейдя через улицу, они приблизились к заведению папаши Буавена.
– Мы что, сюда пойдем? – не скрывая презрения, спросил Пистолет.
– Да. Ты имеешь что-нибудь против? – удивился месье Бадуа.
– Но конечно, вы – инспектор, и лучше меня…
Месье Бадуа прервал его:
– Я больше не состою на государственной службе. Теперь я работаю на частное лицо, и это приносит мне неплохой доход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132