ему всюду недоставало сына. За последнее время сын развился в мужественного, энергичного казака, в нем сказался недюжинный ум, смешанный, правда, с излишним простодушием и юношескою самонадеянностью; но ум отважный, смелый, готовый на всякое рискованное предприятие. Богдан гордился этой отвагой и уже втайне видел на голове Тимоша валашскую корону. Тем не менее что-то щемило и сосало его сердце; он с нетерпением ждал гонца из Молдавии. В длинные осенние вечера, когда все семейство собиралось за пряжей, Богдан уходил к себе или же отправлялся к кому-нибудь из полковников.
У Локсандры только что родились двое слабых хилых близнецов. В помощь ей взяли кормилицу-казачку, но она и сама непременно желала кормить. Эти маленькие зыбкие колыбельки заменили ей весь мир, по временам заставляли даже забывать Тимоша.
– Брось ты их мамке! – часто говорила ей Ганна, видя, как слабая, не вполне еще оправившаяся Локсандра возится с беспокойными детьми. – Она баба опытная, гораздо лучше тебя с ними управится. Вишь, какие они хилые да тощие, плохие казаки.
Локсандра сердито посматривала на гетманшу и ничего не отвечала. Скоро все домашние махнули на нее рукой и привыкли к ее постоянному отсутствию.
Как-то поздно вечером у гетманши собралось общество молодых казачек; звонкие голоса их далеко раздавались в непроглядной мгле. Вдруг кто-то стукнул в калитку. Псы залились громким лаем, веселая песня оборвалась на полуслове. Гетманша послала одну из казачек узнать, кто там.
Та вернулась запыхавшаяся, перепуганная, бледная.
– Что ты? Оборотня увидела, что ли? – засмеялась гетманша.
Казачка колебалась.
– Говори толком, кто там? – нетерпеливо крикнула Ганна.
– Посол из Молдавии, – проговорила казачка тихо. – Тимош ранен.
Гетманша вскочила и второпях уронила веретено.
Все заволновались. Минутное молчание сменилось громким говором. Несколько женщин бросились звать посла, гетманша послала за Выговским.
Вошел пан Доброшевский. Неуклюжая фигура его с вечно плаксивым выражением лица, с длинными руками и ногами, несмотря на важность момента, заставила некоторых молодиц переглянуться; их веселые улыбки немного оживили мрачное настроение. Пан Доброшевский неловко поклонился гетманше и попросил скорее доложить о нем Богдану.
– Я тотчас пошлю за ним гонца, – сказала Ганна. – А пока пусть пан не побрезгует, чем Бог послал, поужинает.
– А как же Локсандра, – заметил кто-то из казачек, – позвать ее?
– Она теперь уже спит, и пусть себе, – заметила гетманша, – одним спокойным сном будет для нее больше в жизни.
Принесли ужин, горилку, поставили на стол вино, мед и дали послу утолить его голод. Гетманша позвала расторопного казака, велела ему тотчас же скакать в Чигирин, разыскать гетмана и известить его о приезде посла.
– Говорить батьку все? – спросил казак.
– Если не захочет ехать, скажи все.
Казачки не расходились, их мучило любопытство, и как только пан окончил свою трапезу, они обступили его и засыпали вопросами.
– Неужели и пани гетманова не войдет в мое положение? – наконец жалобно проговорил он, делая самую трагическую мину. – Не могу же я сразу отвечать на сто вопросов! Пусть все пани сядут и займутся... ну, хоть пряжей, а я тогда все расскажу по порядку.
Гетманша первая подала пример и села за прялку, хотя руки у нее дрожали от волнения. Гостьи неохотно последовали примеру хозяйки, а пан посол крякнул и принялся за рассказ. Он передал уже известное нам событие и, рассказав подробно про раны Тимоша и его страдания, остановился, чтобы перевести дух и выпить кружку пива.
Казачки охали, вздыхали, причитали, некоторые даже всплакнули. Мало-помалу все разошлись, и гетманша осталась одна поджидать мужа.
Не прошло и двух часов, как послышался конский топот; гетман в сопровождении Выговского и двух гонцов влетел в настежь открытые ворота. Ганна заранее распорядилась, чтоб один из казаков ждал его на дворе. С разгоревшимся от волнения и быстрой езды лицом, весь забрызганный грязью, гетман вошел в горницу.
– А, Галю! Ты еще не спишь? – спросил он гетманшу каким-то странным надтреснутым голосом. – Слышала?
– Слышала! – отвечала она со вздохом, опустив глаза.
Богдан грузно опустился на лавку.
– Галю, Галю, – обратился он к жене, – поди сюда ко мне. Утешь меня, успокой меня! Скажи, что он не умрет!
Ганна села подле и положила руку на плечо мужа.
– Зачем ему умирать, серденько! – проговорила она, стараясь придать голосу как можно больше уверенного спокойствия.
– Страшно, Галю! Ох, как страшно! И отпускать его страшно было, целых два месяца сердце щемило. А теперь вот и стряслось. Да нет же! – вскрикнул он, вскочив с лавки и топнув ногой. – Все брошу, – Украину родную ляхам отдам на съеденье, а выручу его, у смерти из когтей вырву, если надо будет. А, злодеи! – вскрикнул он в бешенстве, сжимая кулаки. – Вы думали отнять у меня сына, погубить богатыря, так нет же, нет и нет! Богдан жестоко отомстит вам, сотрет вас с лица земли, разметет по полю, как ковыль траву.
Гетман тяжело дышал, глаза его налились кровью, ноздри широко раздувались. Ганна тихо подошла к нему и обняла.
– Коханый мой! – проговорила она, заглядывая ему в лицо. – Побереги свои силы...
Богдан горько зарыдал и опустился на лавку.
– Ох, Галю, Галю! – проговорил он, кладя голову на плечо гетманши. – Если б я мог вернуть прошлое... Зачем я его отпустил?.. Зачем сам не пошел с ним вместе?.. Принеси мне горилки... душит, жжет меня... может, мне легче будет.
Ганна хотела что-то возразить, но, взглянув на искаженное горем лицо Богдана, вздохнула, опустила голову, молча отошла к поставцу, взяла сосуд с горилкою и массивную серебряную чарку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61