– Я должен вам сказать, граф…
– Да? – Метман удивленно приподнял бровь и посмотрел наконец на Пьера, как будто только что заметил его присутствие.
– Но это… приватный разговор. Дело в том, что ваши печати… – Хромоножка запнулся, выждав эффектную паузу, и добавил: – Мне кажется, что у меня есть одна из них. Да… точно… я помню ее. Вот эта. – И он указал пальцем на большой черный оттиск с непонятными символами.
– Откуда она у вас, князь?.. Их не может быть в России! Это древнейшие масонские печати Франции!
– Предполагаю, что эту вещь привез когда-то мой прадед. Она и сейчас находится у меня в имении, под Тулой. Я, правда, не помню, где она… но можно поискать…
Хромоножка многозначительно посмотрел на изумленного Рене. Молодой граф, повернувшись всем телом к Пьеру, впился своими огромными угольными глазами в прозрачные, лживые глаза Долгорукова.
– Я… князь, я могу пригласить вас в гости? Прошу вас… Сегодня же… позже. Мы с дядей остановились в апартаментах при французском посольстве… Вы… согласны?
Метман положил свою горячую ладонь на запястье Пьера и как бы случайно нежно скользнул пальцем под манжету его кружевной сорочки. Долгорукова затрясло, как в ознобе, от этого прикосновения, и он вспомнил, как Дантес и Метман стояли, обнявшись, посреди комнаты…
– Скажите, граф… а вы давно знаете Жоржа Дантеса?
– Я расскажу вам… позже, – сказал Метман, наклонившись к Пьеру так близко, что, казалось, выдохнул последние слова прямо в его вмиг пересохшие губы. – Пойдемте… найдем Жоржа. И будем играть в бильярд. Я вам еще кое-что покажу…
…Плотно закрыв за собой дверь в бильярдную, Дантес и Долгоруков, как загипнотизированные глядя на Метмана, слушали его рассказы о Китае. Потом он принес две длинных курительных трубки из слоновой кости, украшенных драгоценными камнями, и предложил покурить смесь табака с опием. Опий, сказал Метман, это дивный препарат для расширения сознания, посредством которого можно достичь ярких и сказочно-прекрасных видений. Само наркотическое вещество, которое китайцы смешивали с табаком или вином, изготовлялось из высохшего на воздухе млечного сока мака и имело вид комочков или порошка бурого цвета. Еще голландские моряки, говорил он, первыми попробовали смесь табака с опием на острове Ява, будучи уверенными, что таким образом защитят себя от малярии.
Потом они еще что-то пили, смеялись, Хромоножка уже не помнил, что именно он говорил Жоржу, а может быть, просто молчал, не сводя с него блестящих, жадных глаз; Метман, кажется, снова обнимал Жоржа, и тот все плотнее прижимался к нему, а потом Жорж, покачиваясь, встал и вышел за новой бутылкой, но почему-то не пришел назад.
Больше они в тот вечер его не видели…
Пока Рене прощался с гостями, Пьер еще раз заглянул в комнату к Саше. Там никого не было, а сложенный пополам лист бумаги все так же лежал на столе…
Через некоторое время Пьер и Рене уехали, посадив в карету уставшего и засыпавшего на ходу старика Метмана, и ехали совсем недолго, и Пьер почему-то никак не мог вспомнить, о чем они говорили тогда – но, кажется, им обоим было очень смешно. Он помнил, впрочем, что разразилась гроза, и всполохи молний освещали мертвенно-бледное лицо Рене и горящие огнем черные овалы его глаз…
Вспышки молний, свечи в старинном бронзовом подсвечнике, ночь и гроза. Гроза и ночь… Буря в его душе, черная ночь в глазах Метмана…
– …Вам нравится Жорж?
– Я… его… ненавижу.
– За что? Что он вам сделал? – Мягкий голос Метмана проникал в его душу и казался совсем близким, как будто Рене шептал ему на ухо…
– Он считает меня уродом… издевается надо мной…
– Над вами, друг мой? Но вы же моложе его, хороши собой… Это жестоко…
– А тогда, в детстве… он не был жесток?
– О нет, друг мой… он тогда… хорошо рисовал. Вместе со своим другом Ноэном.
– А вы? Вы с ним… дружили?
Метман наклонился над сидевшим на мягком ковре Хромоножкой и близко заглянул ему в лицо.
– Знаете, что у меня есть, князь? Вы не поверите… Его школьный дневник. Я нашел его в его тумбочке, когда Дантеса исключили из Сен-Сира. О… это занимательное чтение, я уверяю вас…
– О чем он писал? – Хромоножка почувствовал страшное возбуждение, ему стало тяжело дышать, и хотелось плакать, как в детстве, и он рванул на себе воротник сорочки, расстегнув ее почти до пояса.
– Обо мне, – спокойно ответил Рене, наклонившись совсем близко. – Вы бы хотели это почитать? да? Пьер?.. Уверен, что мы с вами поймем друг друга… Вы ведь знаете, князь, что я хотел бы получить взамен…
Жорж склонился над рисунком, забравшись с ногами в глубокое кресло. Как же давно он не был здесь, в их с Луи квартире, такой красивой, обставленной уютной, необыкновенно элегантной мебелью, с пушистыми коврами, картинами и массой очаровательных безделушек, которые так любил Луи…
Бродя по опустевшим, безжизненным комнатам, он ощущал присутствие Луи так, как если бы до него можно было дотронуться рукой, ощутить тепло его тела, нежность его прикосновений… Мучительная спазма тоски, острой и горячей, сжимающей сердце и выворачивающей желудок, ознобом прошла по его телу, настигла и скрутила мертвой хваткой в тугой узел любви, воспоминаний и боли…
С тех пор как он впервые попробовал опий, который дал ему Рене, Луи стал сниться ему во сне каждую ночь, даже если он проводил ее в постели с Идалией. В своих снах болезненно-ярких и изматывающе-чувственных, он видел Луи так ясно, как будто у него под кожей выросли тысячи маленьких глаз, в каждом из которых, как в зеркале, отражался Луи, и он мог в любой момент посмотреть на него с любого ракурса, протянуть руку, дотронуться…
Желание видеть Геккерна ночью, во сне стало его навязчивой идеей, а днем он мучился от страшной головной боли, сонливости и ощущения болезненной ломоты во всем теле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83