Черт попутал, не иначе. Ладка, завязывай с ним, засветишься. Хочешь, я тебе мужика подсватаю? Высоченный, и весу в нем килограммов сто двадцать, ей-богу. Огонь мужик. Хочешь?
— Ты, Танька, дура, прости господи.
— А ты умная? Ну что тебе Димка, свет клином на нем сошелся? Да таких Димок по городу собирать замучаешься. Это ты с непривычки так к нему присохла. Пригрей другого, третьего, и все пройдет. Учись у меня.
— Отстань, Танька, Димку я не брошу. Хочу, и все.
Танька тяжко вздохнула.
— А мой-то недоумок тоже в бандюги подался… Дружки, мать его… Ошалел от денег, еще и хвалится. Недоумок, как есть недоумок. Морду отожрал, а мозгов не нажил. И откуда у Аркаши такой сын? Черт плюгавый, смастачил же. Боек был по молодости папашка.
В одном Танька была права: засветиться мы могли запросто. Следовало соблюдать осторожность. Я уговорила Димку встречаться пореже, да какое там! Стоит ему позвонить, у меня уже коленки трясутся.
— Лада, — говорит он, — просто увидимся, в машине посидим.
Как же, посидишь.
— Поедем, хоть на полчасика.
А в квартиру вошли и все на свете забыли. Я у Аркаши недели три не появлялась. Знаю, что съездить надо, а душа не лежит. Все мысли только о Димке. После Восьмого марта он за мной заехал на работу.
— Ладушка, соскучился.
У меня с утра было дурное предчувствие, знала, что не нужно на квартиру ехать, но послушалась Димку, и мы поехали.
Димка на коленях возле постели стоял и мои бедра языком нализывал, а я руками простыни мяла и сладко поскуливала. Та еще картина. Тут черт и принес Аркашу. Вкатился в комнату и заорал:
— Ах ты, сука… Чуяло мое сердце, чуяло.
Димка дернулся, поднял голову от моих коленок, и Аркаша охнул:
— Сынок… — да так и замер.
Димка стал торопливо натягивать штаны, Аркаша хватал ртом воздух, а в дверях Лом подпирал спиной косяк и ухмылялся. Я перевернулась на живот, положила головку на ладошки, задницу приподняла и мурлыкнула:
— Ломик, ты что ж в дверях-то стоишь, как не родной, ей-богу.
Лом хохотнул и на Аркашу покосился. Тот в себя пришел.
— Оденься, потаскуха, смотреть на тебя тошно.
— Перестань, отец, — подал голос Димка.
— Сынок, — запричитал Аркаша, — ну что ты с ней связался, стерва она. Ведь все нарочно делает, из подлости, чтоб досадить. Ты думаешь, она с тобой спит так просто? Деньги ей нужны. Шлюха она, шлюха, сука бессовестная. Ты посмотри на нее, вон развалилась, кошка блудливая, подходи и бери кто хочешь, только деньги плати.
— Замолчи! — Димка пятнами пошел, глаза горят, а Аркашка рядом с ним пританцовывает.
— Сынок, облапошит она тебя, помяни мое слово. Да если б я знал, что у вас по-хорошему, да разве ж я… Ты ведь мне сын и всего на свете дороже. Только ее-то я знаю как облупленную. Погубит она тебя.
— Уйди, отец, — стиснув зубы, сказал Димка. — Прошу, уйди.
И тут Аркашка-стервец номер выкинул: взял и заплакал. Слезы по его глупому лицу покатились, а он жалобно так заговорил:
— Дима, сынок, на что она тебе! Ты молодой, у тебя все впереди, будут у тебя еще бабы, а мне, может, и осталось совсем ничего. Одна у меня радость в жизни, вот эта сучка. Прикипел я к ней.
На Димку смотреть стало страшно. Грудь ходуном заходила, глаза больные, бросился бежать вон из комнаты, схватил куртку, хлопнул дверью.
— Сукин ты сын, — сказала я Аркаше. — Родного сына в дураках оставил. Мастер. Что-то тошно мне с вами, пойду в ванную, а вы выметайтесь.
Пошла мимо Лома, он на меня глаза пялил вовсю, а морда довольная.
— Что, Ломик, — сказала я ласково, напирая на него грудью. — Твоя работа?
Он облизнулся, а Аркаша заорал:
— Уйди отсюда, уйди, пока не убил.
Следовало найти во что бы то ни стало Димку. А он исчез. Раз пять домой звонила, трубочку маменька брала: «Димы нет». С утра возле их дома в машине сидела, из автомата звонить бегала. Из дома он не выходил, и дома его, по словам матери, нет. Ясное дело, врет. Плюнула на все и пошла к нему. Маменька дверь открыла, увидела меня и глаза вытаращила:
— Ах ты, бесстыжая!
Я сделала шаг и рявкнула во весь голос:
— Димка где?
— Нет его, уехал.
— Врешь. Дома он.
— Уходи немедленно, милицию вызову.
— Вызывай. Не уйду, пока Димку не увижу.
Тут он и появился. Видок у него как с перепоя, глаза больные, лицо бледное.
— Идем, — сказала я и к выходу, он за мной, а маменька за ним.
— Дима, не ходи с ней, — закричала.
— Мама, успокойся, я сейчас, — ответил он.
Меня трясло так, что зуб на зуб не попадал; спустились мы на один пролет, у окна встали. Родительница все ж таки выскочила.
— Мама, — попросил Димка, — не надо весь подъезд по тревоге поднимать. Я сейчас.
Дверь она закрыла неплотно, подслушивала, язва. Мне, впрочем, на это было наплевать.
— Дима, — заплакала я, — не бросай меня, пожалуйста.
Он отвернулся.
— Тебе обязательно надо было себя шлюхой выставлять?
— А что мне делать? В ногах у родителя твоего валяться? Не дождется.
— Грязно все это, — сказал он, поморщившись, а я дернулась, точно меня ударили.
— Я тебя не обманывала. Ты знал с самого начала.
— Знал, только не про отца.
А у меня мысли путались. Надо было что-то сказать, убедить его, заставить со мной поехать, а я только смотрела на него во все глаза, чувствуя, как сердце рвется на части. Протянула к нему руку, позвала:
— Дима.
Он дернул головой:
— Не надо.
Я бросилась бегом по лестнице, думала, за мной кинется, позовет… Не кинулся и не позвал. Я выскочила из подъезда, успев услышать, как хлопнула дверь в его квартиру.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11