Он снова остановил на ней оценивающий взгляд.
– Простите мне мою дерзость, мисс Уэлборн, но у вас глаза весьма необычного цвета. Словно фиалки. Это из-за освещения?
– Освещение здесь ни при чем. Цвет глаз – моя отличительная черта.
Лорд Хейден не попытался возразить, что, по мнению Алексии, было не слишком галантно с его стороны.
– Бен говорил о вас с уважением и любовью. Он не назвал имени. Я запомнил лишь описание похожих на фиалки глаз. На службе я не заметил, что ваши глаза имеют именно такой оттенок, иначе я раньше рассказал бы вам о Бенджамине.
Сердце Алексии охватило сладкое возбуждение, отодвинувшее на второй план болезненное чувство ностальгии. Она не смогла сдержаться, и ее глаза затуманились. Бенджамин говорил о ней перед смертью. Он доверился этому мужчине, сидевшему сейчас рядом с ней в гостиной. Лорд Хейден знал об их любви и планах на будущее, Алексия в этом не сомневалась.
Ее больше не занимала причина его визита. Он лишь слегка намекнул, что она была действительно небезразлична Бенджамину, и что тот собирался на ней жениться. Благодарность за эти слова оказалась столь велика, что Алексия готова была сейчас простить лорду Хейдену все, что угодно.
Алексия взглянула на лорда более дружелюбно. Только сейчас она заметила, что он по-настоящему красив. Лицо его уже не казалось девушке таким суровым. В его чертах просто сказывалось его происхождение. Они скорее напоминали равнины со скалистыми горами, чем мягкие пасторальные холмы.
– Спасибо за то, что вы мне сказали. Я до сих пор тоскую по кузену. Очень трогательно, что он покинул этот мир с мыслями обо мне.
Алексия жаждала услышать от графа подробности разговора с Бенджамином, но в этот момент в гостиной появился Тимоти.
Судя по его виду, он действительно был болен. Глаза лихорадочно блестели. И все же камердинеру удалось привести его в надлежащий вид, фрак и галстук Тимоти свидетельствовали о его привычке одеваться дорого и вычурно.
– Ротуэлл.
– Спасибо, что нашли для меня время, Лонгуорт.
Алексия поднялась, собираясь уйти. Ее сердце все еще пело от счастья. Ведь она узнала, что Бенджамин рассказывал о ее глазах своим холостым приятелям там, в Греции. И все же она не могла не заметить, что предчувствие дурных вестей охватило весь дом.
Сжимая в руках корзинку с рукоделием, Алексия вошла в сад, чтобы присоединиться к кузинам.
Роузлин и Ирен ждали за столом, где лежали две шляпки и коробки с лентами и прочими мелочами. Алексия решила не говорить девушкам о неожиданном посетителе. Возможно, причиной тому послужило безосновательное дурное предчувствие, прячущееся за ощущением счастья и радости.
– Тебя так долго не было, – недовольно заметила Ирен, беря со стола шляпку. – И все же ее нельзя спасти, так что придется купить новую. Тимоти мне позволил.
– Наш брат с легкостью тратит деньги, – сказала Роузлин. – Чтобы твой дебют не разорил нас, надо экономить.
– Тимоти ни разу не упомянул об экономии, а ты все время твердишь об этом. Кроме того, этот сезон не сулит мне ничего хорошего, независимо от того, сколько у меня шляпок. – В голосе Ирен послышалась обида. – Меня не пригласят на самые лучшие балы. Друзья сказали мне об этом.
– Сезон у тебя все же будет, – заметила Роузлин. – Что для тебя предпочтительнее: быть сестрой преуспевающего банкира или дочерью обнищавшего сельского джентльмена? Благодари Бога, что наши братья вложили деньги в это предприятие. Если бы мы и сейчас жили в Оксфордшире, ты радовалась бы единственной новой шляпке в году. Да и ту выбирала бы очень придирчиво, вместо того чтобы купить три, из которых ни одна тебе не идет.
Алексия уселась между сестрами, надеясь, что это погасит начавшуюся перебранку. Ирен, самой младшей из сирот Лонгуорт, даже в голову не приходило благодарить судьбу за то, что восемь лет назад ее брат Бенджамин решил вложить деньги в развитие банка. Она видела только то, насколько низок ее статус, и воспринимала как должное роскошь, полученную взамен.
Роузлин, которой уже исполнилось двадцать пять лет, помнила худшие времена, когда их отцу пришлось продать за долги земли в Оксфордшире. Ее собственный дебют так и не состоялся, и надежды на брак оказались весьма призрачными. К тому моменту, когда дела брата пошли в гору и женихи выстроились в очередь, Роузлин стала слишком разборчивой и ко всему относилась скептически. По мнению Алексии, Роузлин возмущало то, что все эти молодые люди стремились жениться на ней только потому, что ее семья вдруг разбогатела.
– Можно заменить вот эту розовую атласную ленту на желтую, – сказала Алексия. – Посмотри-ка. Я могу немного подрезать солому по краям, и изгиб полей окажется ближе к лицу.
– Фу! Ненавижу переделанные шляпки, даже если их переделала ты. Возьми ее себе, если хочешь. Ты могла бы купить подходящее к ней платье, тогда больше не придется носить это, с завышенной талией. Скажу служанке, что отдала шляпку тебе, иначе она станет на нее претендовать.
Алексия неотрывно смотрела на перепутавшиеся в корзинке пестрые ленты, переливающиеся в лучах солнца. Ирен была совсем еще молодой, и брат избаловал ее, соря деньгами направо и налево.
В воздухе повисла напряженная тишина. Ирен взяла шляпку, повертела в руках и бросила на стол.
– Извинись, – угрожающе произнесла Роузлин. – Я уже подумываю о том, чтобы отправить тебя в деревню. Лондон вскружил тебе голову, и твое поведение стало не слишком привлекательным. Ты забыла, кто ты есть на самом деле.
– Ничего она не забыла, – резко бросила Алексия и тут же пожалела о сказанном. – Я тоже никогда не забывала, кто я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16