Понятия не имею, что теперь начнется в Уэльсе. Но в этом году мы уже точно не поплывем во Францию, поскольку…»
— Что ты тут делаешь? Кому пишешь?
Джеффри резко поднял глаза, озадаченный нотками подозрительности в голосе отца. Возможно, в другое время он и обиделся бы, раз граф Солсбери предполагает в нем дурные намерения. Но сейчас настало такое безумное время, что не знаешь, чего от кого ждать. Кроме того, Джеффри не сомневался, что недоверие отца в большей мере вызвано ужасом и отвращением к поступкам своего брата. Граф дошел до крайнего отчаяния. Возможно, когда он услышал о заговоре, то, как и Джеффри, пережил минутную вспышку разочарования из-за того, что заговор не удался. Джеффри воспринимал свое разочарование как естественное следствие его неприязни к королю. Он не ощущал за собой никакой вины, просто снова напомнил себе, что, каким бы ни был Джон, без него им будет гораздо хуже. Однако графа Солсбери такая реакция приводила в ужас. Поэтому Джеффри, отвечая отцу, оставался абсолютно спокойным.
— Сюда я пришел, чтобы обрести тишину. А пишу Джоанне. — Он пододвинул пергамент к графу. — Прочтите, если хотите.
— Прошу прощения, мальчик мой, — вздохнул граф Солсбери, сделав шаг вперед, но лишь для того, чтобы тяжело опуститься в кресло; он даже не взглянул на письмо, лежавшее на столе.
— Нас постигло нечто ужасное? — тихо спросил Джеффри.
— Нет. — Граф Солсбери посмотрел на сына. — Разоблачение целей и намерений бунтовщиков посеяло беспорядки в их рядах. Два самых опасных негодяя сбежали. Другие, Думаю, попытаются скрыть свое участие в заговоре. Мы достаточно сильны, пока они одержимы сомнениями.
— Как долго это продлится? — спросил Джеффри. — И можно ли как-нибудь усилить их сомнения и улучшить наше положение?
Бледность и напряженность исчезли с лица графа Солсбери — его радовала верность Джеффри, несгибаемые принципы сына.
— Король уже принял меры! Тебе не следует считать его трусом только потому, что он не сдержал своей печали при плохих известиях… И в этом не было никакого маневра, — поспешно добавил граф, заметив, как губы Джеффри растянулись в презрительной усмешке. — Джон действительно был расстроен, но не испуган. Он не верит, что кто-нибудь может так ненавидеть его. Ему неприятно сознавать, что люди, которые сидят за его столом и пьют его вино, способны на вероломство.
Джеффри поднялся и подошел к очагу, в котором еще горел огонь. Несомненно, отец и сам не верит в то, что говорит. Он не может не знать истинного лица своего брата. Джеффри не понимал одного: вне всяких сомнений, Джон получает нездоровое наслаждение от ненависти своих баронов. Он беспричинно оскорбляет их и насмехается над ними. Так было и когда Джеффри привез ему известие о пожаре в Лондоне. В королевстве, кишащем развратными женщинами и равнодушными, услужливыми мужьями, король, казалось, нарочно выискивал и бесчестил женщин, которые сопротивлялись, если могли, чьи мужья и отцы высоко ценили честь и целомудрие своих жен и дочерей. Когда же Джона оскорбляли, он пользовался самыми низкими способами наказания.
— И какие же меры принял король? — спросил Джеффри, скорее чтобы избавиться от тревожных мыслей, нежели из-за искреннего интереса.
— Для тех, кого Джон считает хотя бы в малейшей степени причастными к заговору, он издал письменные указы с требованием немедленно прислать к нему заложников и передать замки, которые они содержат для него, более преданным людям.
Джеффри промолчал. После того, что случилось с уэльскими заложниками, любой человек, посылающий к Джону сына или дочь, наверняка будет выказывать преданность королю и полное равнодушие к своим детям. От мысли, что король требует заложников у своих же подданных, Джеффри пронзила боль. Конечно, такая мера необходима против покоренного врага. Клятвенные договоры лишь обязывают людей, но горечь поражения и ненависть ничуть не способствуют поддержанию таких договоров. Подданные короля обязаны подчиняться своему сюзерену из любви и уважения, понимая, что их накажут, если они ошибутся, но и страшась его в пределах разумного. Таким образом, если король вызывает к себе своего подданного, сомневаясь в его верности, любой человек, не причинивший вреда своему господину, должен с радостью приехать, объяснить все сам и открыто пожаловаться на оскорбление.
Джеффри пожал плечами. Теперь уже слишком поздно что-либо изменить. Самое печальное в том, что большинство «врагов» Джона ненавидят короля гораздо меньше его собственных баронов.
— Проблема не в них и не в явных бунтовщиках, — медленно продолжал граф Солсбери. — На западе большинство баронов будут слишком поглощены действиями Ллевелина, чтобы бросить королю вызов. На востоке, юге и в центральных графствах мы достаточно сильны для того, чтобы сдерживать всех желающих лезть на рожон, если только там не начнется настоящий, организованный бунт. Следовательно, бунтовщики могут напасть только с севера, где Вески имеет огромную власть. Боюсь, он уже оказывает влияние даже на чужих вассалов.
Граф Солсбери замолчал, и Джеффри повернулся к нему. Лицо его побагровело, в глазах засверкали опасные огоньки. Неужели его отец думает, что люди Иэна поверят в милосердие короля? Джеффри сомневался, что северные вассалы присоединятся к мятежу Вески. Но, если таковое случится, не в чем будет винить Джона, который выступит против них. Пока северные вассалы еще ничего не сделали. Они разрываются между ненавистью к королю и преданностью Иэну, ибо знают, что честь заставит его поддерживать Джона, несмотря на неприязнь к своему сюзерену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164