Уже ничто не могло испортить дела. Если дочери что-то и стало известно, она не проговорилась, а теперь уж тем более ничего не скажет.
Эдвина вошла как раз в тот момент, когда мужчины обсуждали, кого приглашать на свадьбу. Вопрос этот был действительно очень серьезный. Дело в том, что Гонт и его сын оказались как бы между разными лагерями участников гражданской войны. Они симпатизировали и Генриху Анжуйскому и Стефану. Их, в свою очередь, не любили многие и с той и с другой стороны, но уважали все.
Непризнанной императрице Матильде, по правде говоря, вообще ни до чего не было дела. Ей хотелось домой, во Францию, и отказываться от этого-намерения она не собиралась. Генриху Анжуйскому, видимо, тоже жилось неплохо, в Англии он пока не появлялся, и неизвестно, приедет он или нет в будущем. Но как быть с королем Стефаном и Робертом, графом Глостером? Появись они вместе на свадьбе — быть беде. С другой стороны, оба — слишком значительные фигуры, чтобы их забыть пригласить. В конце концов, Гонт пообещал лично написать королеве Мод и попросить ее уговорить Стефана не появляться на свадьбе. Пусть она сама объяснит ему, насколько опасно оказаться так глубоко на вражеской территории. Вообще-то, Стефан был любитель подраться, а уж отказать себе в удовольствии насолить Глостеру ему бы стоило больших трудов! Лорд Реднор вызвался встретиться с Филиппом Глостером — его лучшим другом, вторым сыном Роберта, — и попросить присмотреть за отцом: мало ли что, вдруг Мод не уговорит Стефана. С остальными гостями все обстояло проще — большинство знаменитостей так часто перебегали из одного лагеря в другой, что никаких неожиданных встреч уже просто не могло быть. А некоторые бароны, подобно графу Честеру, вообще затруднились бы вспомнить, на чьей они стороне сегодня.
Как только разобрались с гостями, старый граф Гонт обратился к Эдвине.
— Я очень доволен тем, как все складывается, — сказал он почему-то с грустной улыбкой. — Хорошо, когда жена под стать своему мужу. Пару лет назад его бросила одна шлюха. А он еще жениться на ней собирался. Я его отговаривал, но он и слышать ничего не хотел, горячий больно. Вот теперь — другое дело! — Гонт хохотнул. — Ваша дочь здорово окрутила его! Он всю ночь не спал — все ходил по комнате; думал, я сплю, а я все слышал. Не сомневайтесь, отсутствие моего сына не будет долгим, он вернется к ней при первой же возможности. Нам придется-таки уехать, никак нельзя потерять северные земли. Мы с сыном сейчас только об этом и думаем. Я, пожалуй, тоже поеду вместе с ним, а то уж забыл, как там все выглядит. — Горькая усмешка пробежала по лицу старика. — Там все связано с его матерью. Как я любил ее!
Он долго молчал, и лицо его оставалось по-прежнему мрачным. Потом он продолжил:
— Он убил ее — она умерла, рожая его! Он убил и ее, и своего брата-двойняшку. Я ему этого не смог простить. Женщина, столь дорогая мне, умерла, а он цел и невредим. Я бы его удавил собственными руками, будь у меня другой наследник! Но у меня нет больше сыновей. Зато сам Господь наказал его. Над ним висит проклятие, и никакой надежды на прощение у него нет — он думает, что мечен Сатаной! Его больная нога — это и есть сатанинская отметина. — Гонт презрительно сплюнул. — Эта боль всегда живет в нем — и денно и нощно. Я его вырастил таким и ничуть не жалею об этом. С другой стороны, надо признать, он хороший сын, но я никогда не забуду то горе, которое обрушилось на меня с его появлением. Я хочу, чтобы он тоже всегда помнил об этом. Поэтому у него такое имя — Кейн, братоубийца.
— Ваша светлость! — Эдвину так потрясло услышанное, что она даже не потрудилась вникнуть, как следует, в суть разногласий. Вражда между сыном и отцом — вещь, увы, обычная, но не по такому поводу! — Я говорю как женщина, ваша светлость. Ребенок не виноват, что его мать… Ну, хорошо, хорошо, — поспешила она прекратить разговор, как только граф повернулся к ней, и она увидела, что его лицо пылает яростью. — Граф, вы, конечно, разбираетесь в ваших делах лучше, чем кто-либо. Я лишь беспокоюсь о моей дочери. Будет ли он добр к ней?
— А вы как думаете, если из-за нее он не спит по ночам? О да, конечно, он будет добр, по крайней мере, пока влюблен. — Эдвина побледнела, но Гонт ничего не заметил. — Нет, — сдержанно сказал он, — я несправедлив к нему. Он человек слова: как сказал — так и будет. Если ваша дочь не избалована и может найти радость в обычной семейной жизни — все будет хорошо. Если что и случится, так только по ее вине, а не по его. Да вы сами взгляните — он же, как одурманенный!
Эдвина сердцем чувствовала: все, что говорит Гонт, правда. Лорд Реднор как раз что-то горячо обсуждал с ее мужем. Она пригляделась к тому, как держался Кейн, и заметила нетерпеливые взгляды, которые он бросал на дверь. Тогда Эдвина окликнула застывшего истуканом пажа и отправила его за Леа.
Едва девушка вошла в комнату, Кейн тотчас же понял, что она плакала. Он бросился ей навстречу.
— Ты все еще расстроена из-за той моей шутки?
— Вовсе нет, — попыталась улыбнуться Леа.
— Тогда что у тебя с глазами? Ты же плакала! — Кейн схватил ее за плечи и повернул лицом к себе.
— Да что вы! Нет! Это так глупо — плакать из-за шутки.
Леа оказалась для него совершенно непонятным существом. Он до сих пор не встречал таких женщин и никак не мог понять, правду она говорит или лукавит.
— Я знаю совсем немного о женщинах, подобных тебе. Если ты говоришь, что это так, а не иначе, я верю тебе, но прошу: говори мне только правду. Знай, я готов простить тебе буквально все, лишь бы ты сказала мне об этом сама, прямо и честно. Но, если ты обманешь меня, тебе придется горько пожалеть об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109