— Так что случилось, Поль?— Видишь? — Поль указал на повозку, груженую нехитрым скарбом. — Я собираюсь уехать из этих мест.— Что же тебя заставило двинуться в путь? Ведь твои дела шли неплохо.— Это все Реньяры! — зло сказал Поль. — Они угнали всех моих овец и забрали весь урожай. Они сказали, что я им задолжал, хотя это сущая ложь. Ни я, ни мои родители никогда не были должны Реньярам.— Мерзавцы! — прошептал Филипп.— Мерзавцы — это не то слово, — пожаловался на судьбу Поль. — Они сущие дьяволы, для них нет ничего святого, удивляюсь, как только носит их земля! Мои дети остались без куска хлеба, а сам я вынужден искать новое пристанище. Я знаю, Филипп, что они убили твоего отца и понимаю, ты будешь мстить. Так вот, когда придет этот час, не забудь и о моих детях, может быть, тогда твоя рука будетВернее, а сердце тверже, и ты не пощадишь этих мерзавцев.Мужчина втянул голову в плечи, надвинул на глаза шляпу, взял под уздцы лошадь и медленно повел ее по улице.Филипп покачал головой. Его сердце переполняла злость на Реньяров, но он понимал, что сейчас бессилен перед ними. И еще он знал, что в одиночку с ними не сможет справиться.Он прижал руку к груди и ощутил, что там, под плащом, лежит смятое объявление, обещавшее вознаграждение за поимку его дяди Марселя Бланше.— Марсель Бланше, был бы ты сейчас со мной! Мы могли бы поквитаться с проклятыми Реньярами. А так… —Филипп махнул рукой и пришпорил коня.Достаточно с него было чужих несчастий, чужих горестей. Своих тоже хватало, хоть отбавляй. Надо было закончить уборку урожая, перегнать овец на новое пастбище и подготовить дом кЗиме. Ведь рассчитывать он мог только на себя.Наконец, за гребнем холма показалась высокая черепичная крыша его дома. Лошадь побежала быстрее, да и сам Филипп хотел как можно скорее попасть домой, увидеть сестру, мать и рассказать о том, что видел в деревне.Он остановился у самого крыльца, снял седло и завел лошадь в конюшню. А затем, по дороге плеснув себе в лицо воды, смыл пыль и шагнул в дом.В полутемной кухне за столом что-то готовила Лилиан. Она тихо напевала протяжную песню. Ее лицо было сосредоточенным, а взгляд задумчивым.Вслед за Филиппом в дом проскочили две большие собаки. Лилиан вскинула голову и тыльной стороной ладони, боясь испачкать лицо мукой, откинула волосы.— А-ну пошли вон отсюда! — прикрикнула она на собак.Те, послушно поджав хвосты, развернулись и выскочили на улицу.Филипп улыбнулся.— Ну, ты и строгая, Лилиан, — сказал он, подходя к сестре, — меня бы они ни за что не послушались.— Да они уже третий раз заходят в дом, норовят что-то стащить прямо из-под руки.Филипп устало опустился в кресло, где так любил сиживать его покойный отец.Сестра взглянула на брата и улыбнулась.— Чему ты так улыбаешься, Лилиан? Неужели я выгляжу смешно?— Да нет, я просто удивляюсь, как быстро ты стал взрослым, даже мать, глядя на тебя, иногда вытирает слезы, так ты похож на отца.Филипп Абинье подвинул к себе подставку для снятия сапог, вставил каблук в прорезо и стащил сапог.— Ты чем-то расстроен, Филипп? — наконец-то заметила выражение глаз брата сестра.— Да, Лилиан, нашим соседям не позавидуешь…— Кому?— Да Полю. Реньяры угнали весь его скот и забрали урожаи.— И что же он теперь будет делать? — всплеснула испачканными мукой руками Лилиан.Он собрал весь свой скарб и отправился восвояси.— Да, ему не позавидуешь, ведь у них трое маленьких детей. Я помню, как тяжело было нам, когда Реньяры убили отца. Ведь ты тогда был еще совсем маленьким, Филипп.— Я тоже помню тот день, — Филипп Абинье прикрыл глаза и вновь увидел перед собой туман, высокую траву, сжатое поле и силуэты всадников, которые, как призраки, возникли из белесого марева.Он вспомнил крик девочки и его кулаки непроизвольно сжались.— Как там мать? — закрыв лицо руками, спросил Филипп, не ожидая услышать что-нибудь хорошее.— Она ничего не ест, — горестно сказала Лилиан, — и я не могу уговорить ее даже прикоснуться к еде. Может быть ты, Филипп, сможешь ее уговорить?— Я попробую.Филипп тяжело поднялся и, переобувшись, направился к комнате матери. Он постучал и долго ждал ответа.Наконец он услышал слабый голос:— Филипп, входи.Скрипнула дверь, и Филипп Абинье переступил порог. В этой комнате все оставалось таким же, как и при жизни его отца: те же стулья, тот же стол, та же кровать и тот же большой почерневший гердероб.Филипп вздрогнул, понимая, что и в гардеробе все осталось по-прежнему, понимая, что мать все так же как и прежде не может поверить, что отца нет в живых.Он подошел к столу, где в идеальном порядке были разложены трубка, шляпа и перчатки отца. Он прикоснулся пальцем к шершавой пересохшей замше перчатокИ почувствовал на себе недовольный и настороженный взгляд матери.— Это перчатки отца, — сказала Этель, садясь в кровати.— Я знаю, мама, я просто хотел к ним прикоснуться. На столике возле кровати стояли тарелки, чашки с едой, но по всему было видно, что Этель не прикоснулась к ним. Ее пальцы поглаживали обложку Библии, словно пытаясь расправить невидимую складку. Ее движения напоминали движения слепой, пытающейся нао-щупь разобрать, что же находится у нее в руках.— Ты ничего не ела, мама. Так же нельзя, ты же совсем ослабеешь.— Я чувствую себя прекрасно, — сказала Этель, и от этих слов сердце Филиппа сжалось.Мать выглядела истощенной. Ее лицо за последние дни осунулось, на лбу появилось еще несколько морщин, а ее некогда пышные темные волосы были сплошь седыми.Филипп подошел к матери и острожно накрыл своей крепкой ладонью ее почти прозрачную хрупкую руку.Мама, так нельзя, ты должна есть, ты нужна нам с Лилиан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68